Вера Крыжановская - Светочи Чехии

— Ты достаточно наказан за проделки твоим великодушным отказом от любимой женщины, которым я восхищаюсь, но подражать которому не был бы в состоянии, — добродушно сказал граф, протягивая ему руку. — Тысяча чертей! Да если бы такая женщина, как Ружена, призналась мне в любви и согласилась идти за мной, так я бежал бы с ней без оглядки, а там хоть весь свет перевернись! Но… с точки зрение мужа той же самой Ружены, я могу быть тебе только благодарен за то, что ты оказался… ослом!

Несмотря, однако, на установившиеся засим добрые отношение, Иероним все-таки был довольно редким гостем у Вальдштейнов; наоборот, он очень сошелся со Светомиром и с большим интересом, казалось, относился к судьбе молодого человека, чуть не ежедневно навещавшего его. Во время их долгих бесед разговор часто заходил о Гусе, и когда Иероним упомянул, что собирается навестить друга в изгнании, Светомир, как милости, выпросил у него позволение сопровождать его.

В одно прекрасное утро они отправились в Козиградский замок, где проживал тогда Гус, но, по приезде на место, узнали от пана Оусти, что гость его уехал в объезд, который он совершал по временам, проповедуя слово Божие по городам и деревням и даже в чистом поле, словом, всюду, где только собирался народ. Иероним и Светомир решили разыскать его и на следующий день, на заре, отправились дальше.

Первый же, попавшийся им навстречу крестьянин указал селение, в котором в данное время находился Гус, и, по мере приближения к месту, они ясно видели, как выросло число спешивших послушать знаменитого проповедника. Наконец, они добрались до цели своего путешествия. На возвышенности, между Бехиней и Бернартицами стояла толпа, по крайней мере, в полторы или две тысячи человек, состоявшая преимущественно из поселян — мужчин, женщин и детей, — но попадались, правда, и рабочие, горожане и даже кое-кто из панства. На всех лицах читалось глубокое умиление и сосредоточенность. Посреди слушателей, на стволе большого срубленного дерева, служившего кафедрой, поместился Гус и его звучный голос слышался далеко среди царствовавшей кругом глубокой тишины, настолько собравшийся народ хранил молчание, боясь проронить единое слово.

Иероним и Светомир привязали лошадей к дереву и пробрались поближе к проповеднику. Величавая простота этой сцены, напоминавшей картину из времен евангельских, их поразила.

Так и Христос проповедовал святое слово свое униженным и обездоленным предпочтительнее под голубым небом, как куполом воздвигаемого им храма истины.

С вдохновенным, слегка зарумянившимся лицом толковал Гус евангелие, разъясняя слушателям, что ясность божественной правды не может быть затемнена человеческими измышлениями и что только писание — верный проводник для людей на пути спасения.

По окончании проповеди, толпа стала тихо расходиться. Иероним со своим спутником могли, наконец, подойти к Гусу, который очень обрадовался, узнав их, и сейчас же повел в соседнюю деревню, где проживал уже несколько дней. Хижина была бедна, лишена всяких удобств, но сияющие лица хозяев указывали ясно, как они горды и счастливы приютить под своей соломенной крышей уважаемого человека, которого считали новым апостолом.

Гус предложил гостям завтрак, состоявший из молока, хлеба и сыру.

— Простите, дорогие друзья, за скудное угощение, к которому вы, конечно, не привыкли. Я же себя отлично чувствую здесь: деревенская простота напоминает мне мое детство, тут я снова вижу себя сыном крестьянина и среди этих скромных, добрых людей яснее сознаю, к какой суете мирской привязался в Праге. А теперь побеседуем. Там, на скамье под большим дубом, нам будет хорошо; весенний день, как видите, великолепен и нам никто не помешает! Ты, Иероним, сообщишь мне последние новости из столицы, а Светомир опишет свои приключения на чужбине.

Иероним привез свежее и очень важное известие об изгнании Стефана Палеча, Станислава и Петра из Знойма и Яна Ильи. После того, как синод, созванный в Праге с целью водворить мир в чешской церкви, сел на мель со своей задачей, король уже сам назначил комиссию, составленную из архиепископа Альбика и трех членов, уполномочив их принять всевозможные меры, какие только найдут нужными, чтобы восстановить порядок.

Это совещание под председательством Зденка Лобауна, руководившего прениями, собиралось несколько дней у одного из своих членов, настоятеля храма св. Михаила, Христиана Прахатицкаго, но, не смотря на все усилия, не привело ни к чему. Четыре упомянутых выше профессора, члены католической партии, оказались несговорчивыми, обвинили комиссию в слабости и пристрастии, а затем вовсе перестали посещать заседания. Видя, что последнее средство упорядочить церковные вопросы не удалось, взбешенный Вацлав отрешил упорствующих от их должностей и в феврале изгнал их из страны, запретив когда-либо вступать на землю Чехии.

Гус был глубоко огорчен строгой карой, постигшей его бывших друзей и некогда верных пособников в борьбе за голоса в университете.

— Вот до чего может довести страх перед папой, — до пресмыкания и отречения от собственных убеждений, — с грустью сказал он. — Я сожалею от всего сердца.

Чтобы развеять тяжелое впечатление, навеянное его рассказом, Иероним перевел разговор на Светомира. Гус стал расспрашивать молодого человека о жизни за истекшее время, а тот с увлечением и юмором описал свои первые шаги в новом отечестве и разные забавные промахи, которые он, беглый студент, делал в новом ремесле солдата. То обстоятельство, что чешский язык был придворным языком в Кракове, тем не менее, много облегчило его положение.

Но старая антиклерикальная закваска далеко еще не погасла в сердце Светомира. Сдержанно, хотя без малейшего стеснение, описал он пагубное влияние духовенства, с его слепой, узкой нетерпимостью, на короля Владислава и управление страной. Его заветам он приписывал начавшее распространяться в Польше недоброжелательство к Чехии, как еретической стране; влияние же клира побудило, в свое время, князей Мазовецких призвать на помощь немцев. А ныне это разбойничье гнездо, именуемое Тевтонским орденом, прочно пустило корни, высасывает кровь из подвластных славян и выросло в такую силу, которая угрожает полным уничтожением его прежним благодетелям.

— Как исполинский паук, засели проклятые на нашей славянской земле, протянув во все стороны свою паутину, сея повсюду раздоры и уничтожая целые племена, под предлогом крещения их в христианство. Теперь уж Польше нужно было соединиться с Литвой и Русью, призвать тысячи чехов и даже поганых язычников-татар, чтобы раздавить эту гидру под Танненбергом. Зато там уж мы с ними сосчитались, — с восхищением прибавил Светомир.

И, охваченный восторженными воспоминаниями о славной битве, он принялся с жаром рассказывать ее Гусу, нарисовав при этом, симпатичный образ доблестного князя Юрия Лугвеньевича и его храброго воинства, оказавшего решающее значение на исход боя.

— Это греческие „схизматики”, не правда ли? — спросил внимательно слушавший его Гус.

— Да, но клянусь вам, отец Ян, что они добрые христиане! Их вера в Бога, Спасителя и Евангелие столь же глубока и правдива, как и наша! Я не знаю, в сущности, в чем заключается „схизма”, разделяющая их от нас, но я лично мог удостовериться, что это набожные и честные люди, — убежденно заключил Светомир.

— Я нисколько в этом не сомневаюсь, дитя мое, — улыбнулся Гус и, обращаясь к Иерониму, прибавил. — Я чувствую живейший интерес к восточному исповеданию, которое первым озарило светом евангельским нашу чешскую землю. Недавно здесь проходили купцы из Византии, направлявшиеся в Прагу, и я долго с ними беседовал. Все, что я услыхал от них, вселило в меня убеждение, что восточная христианская церковь, которую наши папы именуют еретической, сохранила в несравненно большей чистоте предание первых веков христианства, чем мы, западники! У нас только кое-где держится еще обычай первобытной церкви причащение телом и кровью, а там завет Христов соблюдается свято, как то указано в Евангелии и послании Павла! Кроме того, пример той же восточной церкви ясно указывает, что папство не имеет божественного начала, так как и поныне Христос не принуждает всех рассеянных во вселенной верующих прибегать к папе и кардиналам, которые весьма часто оскверняются обманом и грехом. А упаси Бог, чтобы я считал, будто восточные христиане подлежат за это осуждению! К несчастью, все эти сведения отрывочны, а для того, чтобы судить сознательно, надо бы поговорить с богословом, который побывал в тех местах, где живут эти народы, и был знаком с их учением и бытом. А где такого найдешь?

Глава 11

Минул год, тревожный и мучительный. Назревали великие события в жизни средневекового общества; жгучие религиозные и политические вопросы требовали неотложного разрешения.