Сборник рассказов - Макс Акиньшин

иметь хоть что-то, не обладая ничем. С этими мыслями я потянулся к выходу, храня в душе благую весть.

И был день.

Уже к вечеру, как раз на ужин, из города прикатили. Людям вообще свойственно когда-нибудь и где-нибудь появляться. Они появляются на работе, дома, в театре, в камерах предварительного заключения, застревают в лифтах, толпятся в маршрутках, наступая друг-другу на ноги, их кладут в гроб, в конце концов. Но только счастливчики прибывают к ужину. Поголовье этих существ невелико, но они существуют, доказывая этим фактом величайший гуманизм Вселенной. Иначе всем бы просто тотально не везло.

Я сонно сидел на крыльце, провожая медленное время, текущее вдоль ограды, когда в калитку протиснулся оперуполномоченный Жуков. Глаза его были светлы, а папка, зажатая подмышкой, хранила мудрость. Серое пальто сидело на госте безукоризненно. Он недоуменно глянул на ржавый остов машины огнеборца подполковника Коломытова, почившего в ноябре и храбро потопал по дорожке. Почесав затылок, я вернулся к созерцанию. Щедрые дары благословенного Вардана Хугедовича грели мой правый карман.

«Блаженны праведники, наделяющие благостью», — подумал я.

Что думал об этом оперуполномоченный осталось неизвестным. Может быть, ничего. А может и наоборот, он нес в себе такую силу мысли, от которой, наш вечно ждущий папу космонавта, Петя — чемодан бросил бы свои искания и наконец-то выздоровел. Хотя бы до той меры, что позволила ему существовать в том безумном мире, царившем за воротами. Что же он думал, этот целеустремленный человек? Что? Никому это не было интересно. Планета вращалась под ним, люди заботились своими мелкими делами, а он шел, приподняв чисто выбритый подбородок.

— К вам поступили сегодня Дзоев Вардан Хугедович, Акимов Александр Николаевич, Тополянская Лия Тимофеевна? — спросил гость, устроившись напротив милейшего доктора Фридмана. Тот как раз ужинал, поглощая котлеты с макаронами.

Марк Моисеевич аккуратно подцепил кусок котлеты и вздохнул.

— Поступили, поступили, товарищ милиционер.

— Полицейский, — строго поправил его собеседник, и сглотнул слюну, — и не товарищ, а… Не товарищ, а хм… Иван Алексеевич.

— Как Бунин? — уточнил жующий психиатр.

— Какой Бунин? Из областного управления?

— Из областного… — печально подтвердил доктор Фридман.

— Он мне не родственник. А, что вы мне зубы заговариваете? Поступали вышеозначенные граждане?! На каких основаниях?

— Да, бог с вами! На общих, голубчик. — заверил собеседник, — лежат в общих палатах. На платных пациентов наша квота еще не утверждена.

Эту ценную информацию Иван Алексеевич переваривал секунд двадцать. Столовая была полна звоном ложек и разговорами постояльцев психбольницы. Вечер заглядывал в окна, весна топила снег, делая его серым. Сидевший в углу Герман Сергеевич Горошко снуло разглядывал разговаривающих и думал о шапочке из фольги. Его беспокоили нейтронная дыра Вени Чурова и ее последствия. Очень сильно беспокоили. Потому что не далее, как вчера он встретил в коридоре выходящую из женской уборной Марину Цветаеву. Та встряхивала мокрыми руками, роняя капли на линолеум.

— Микеша! — воскликнула она, — Душа моя! Ну, что же вы к нам не захаживаете?

То, что он никогда не был Микешей, да и с поэтессой знаком не был, вселяло самые черные опасения. Ему казалось, что завтра он может встретить еще кого-нибудь, а потом порождения неосторожного изобретения заполонят всю больницу, и каждое будет звать его этим подозрительным Микешей.

При этой мысли гражданин Горошко хлебнул из стакана и поморщился, компот был разбавлен щедрой Анной Ивановной.

— Что значит на общих, гражданин доктор? — подозрительно переспросил Иван Алексеевич. Дело тяготило его, ему хотелось полета, феерии, выстрелов, напряженной работы ума, хоть какой-нибудь тайны. А загадочное исчезновение тридцати тонн репчатого лука предназначенного для комбината школьного питания выглядело сущей ерундой и бесило гражданина полицейского, как бесят крошки в постели.

— А согласно конституции. Согласно конституции! — засвидетельствовал психиатр. — Каждому гражданину гарантированно койко-место в психиатрической больнице.

И действительно все двенадцать апостолов удобно расположились на временно пустующих койках. Лия Тимофеевна поселилась в палате бабки Агаповны, где тихо плакала, сидя на постели, а Вардан Хугедович учился стирать носки в раковине под присмотром санитара Прохора.

— Ты вот так на руки надень и мыль, мыль посильней. — сострадательно советовал ему Прохор. Тот сопел и намыливал носки хозяйственным мылом. Судьба сливового праведника была темна, а будущее непонятно. Завтра его ожидал праздник горздравотдела, что являлось твердым условием милейшего Марка Моисеевича. Доктор представлял Вардана Хугедовича именно тем гусляром, что входит и произносит «Гой еси, добры молодцы» несмотря на то, что произнести эти слова правильно, тот так и не смог. Лия Тимофеевна была назначена на роль царевны, а Сашка — крупа конька Горбунка. Передней частью которого, служил обдумывающий конструкцию шапочки из фольги гражданин Горошко.

— А чем они болеют? — глупо уточнил оперуполномоченный Жуков.

— Это допрос что ли, Иван Алексеевич? — возмутился доктор Фридман. — В медицине есть понятие врачебная тайна. И вы сами подумайте, чем мы тут занимаемся.

— Чем вы тут занимаетесь, как раз и непонятно, — огрызнулся тот, разглядывая сквозь открытые двери Вардана Хугедовича, выжимавшего в раковину постиранное. — Приняли двенадцать человек, неизвестно на каких основаниях. А они, между прочим, фигурируют в уголовном деле.

В ответ, доктор Фридман пожал плечами, уголовные дела его мало интересовали, его интересовали восемьдесят тысяч.

— Могу я их опросить? — спросил оперуполномоченный, — В первую очередь Дзоева.

— Не можете, голубчик, — мягко ответил собеседник, — Пациентов нельзя беспокоить, у них острая стадия. Стресс, так сказать.

— Но почему, доктор?

— Запрещено правилами, — развел руками тот. — Мне лечить, вам расследовать.

Растерянный Жуков огляделся в поисках поддержки. И единственным сочувствующим взглядом среди пустых жующих лиц был взгляд бабки Агаповны, которую два часа назад бесстыдно сместили с роли Ивана Царевича. Место ее тут же занял один из прытких пришлых — Антоша, бывший то ли начальником сектора, то ли еще кем-то в управлении образования. Эти неожиданные изменения принесли ей глубокие раны и добрая бабушка, появившись из палаты, строила планы мести, прихлебывая водянистый компот.

— Обижают тебя, пушистик? — каркнула она через всю столовую. — Оне могут, оне еще не такое могут!

— Дарья Агаповна! — возмутился Марк Моисеевич. — Не отвлекайтесь.

Показав ему язык, старушка уткнулась в свой стакан.

«Завтра!»-сладко подумала она, — «Завтра!»

— Мне необходимо их опросить, — тридцать тонн