Леонтий Раковский - Адмирал Ушаков

— Может быть, враги Ламброса оклеветали его? Какой резон ему идти против вас? Он, как и все консулы наши, получил официальное извещение о войне России и Турции против французов. Он предуведомлен был о прибытии к Ионическим островам соединенной эскадры. Зачем было ему уезжать? Он оставался, зная, что его, как чиновника союзной державы, никто не тронет. А его ограбили и, заковав в цепи, бросили на галеру. Этот поступок, прежде всего, оскорбляет государя императора и всю Россию. Ваше превосходительство этим фактом доказывает свою неприязнь ко всем русским вообще!

— Неправда! Я очень люблю и уважаю этот храбрый народ! Я имел случай оказать важные услуги князю Потемкину. Вот был человек! Он умел ценить меня. Во всех письмах он говорил со мною, как с другом. Я получал от него драгоценнейшие подарки. Жаль, их нет со мною — я бы показал! О, Потемкин был великий, необыкновенный человек! Он знал людей, знал, как с кем обходиться. Если бы он был жив, ваш адмирал относился бы ко мне по-другому!

— Будьте уверены, что и князь Потемкин не оставил бы без внимания консула Ламброса. Консул не частное лицо. Он доверенный государя. Он представляет всю Россию. Кто оскорбляет русского консула, тот оскорбляет всех русских!

Али-паша ходил по комнате, опустив голову. Думал.

— Хорошо. Быть так. Я велю его освободить. Но адмирал Ушаков должен отступиться от Парги и не вмешиваться в мои дела!

— Он этого не может сделать, не подвергаясь гневу императора. Он обязан защитить паргиотов, — они никогда не были подвластны Порте. Парга подняла на своих стенах флаги союзников. Адмирал Ушаков и Кадыр-бей не смогут не признать независимости Парги, как и остальных Ионических островов.

Али-паша почесал затылок. Помолчал.

— Я сам оплошал. Если бы я взял Превезу пятью днями раньше, то Парга была бы теперь в моих руках. Я не посмотрел бы на неприступность ее гор! — угрожающе потряс он кулаком.

— Ваше превосходительство сильно злы на Паргу и паргиотов.

— Имею на то важные причины. Они причиняют зло мне и султану. Они укрывают моих врагов. Они помогают бунтовщикам — доставляют им порох. Я бы не пожалел двадцати тысяч венецианских червонцев, чтобы адмирал Ушаков отступился от Парги. Скажи мне откровенно: кто у него всем заправляет, кто его любимец?

— Наш адмирал любит всех одинаково. А отличает тех, кто более достоин по службе. Могу уверить вас, ваше превосходительство, что ни один русский чиновник, ни за какие деньги не возьмется уговаривать адмирала. Да и никто не уговорит Ушакова пойти на такой поступок.

— Посоветуй, что мне делать?

— Я не смею советовать — ни чин мой, ни возраст не позволяют этого. Вы славитесь умом, вы не захотите из-за Парги поссориться с императором и впасть в немилость у султана. Вам необходимо примириться, сблизиться с адмиралом Ушаковым.

— Я готов хоть сейчас. Но скажи откровенно, как мне поступить. Будь ты Али-паша, что бы ты сделал?

— Я бы написал адмиралу Ушакову вежливое письмо, в котором принес бы извинения за поступок моих войск. Немедленно отправил бы Ламброса к русским, потом примирился бы с Паргой и приказал своим войскам не причинять ей никакого вреда!

— О, да ты требуешь невозможного!

— Я полагаю, что адмирал позволит вашему превосходительству послать и со своей стороны в Паргу двенадцать рядовых из христиан, которые будут составлять часть султанского гарнизона, — пока будет решение союзных государей о Парге. Возможно, что вся полоса матерого берега присоединится к Турции, а Порта предоставит управление вашему превосходительству.

Али-паша слушал со вниманием. Что-то обдумывал. Очень благодарил Метаксу за совет. Потом позвал своего любимца Махмут-эфенди.

— Вот кого я пошлю к вашему адмиралу, чтобы снискать его благосклонность. А консула Ламброса отправлю завтра утром.

Метаксе не понравился этот посол. Хитрый, очень подвижный — не похож на ленивого, флегматичного турка.

Али-паша, прощаясь с Метаксой, приглашал его приехать в столицу, в Янину.

Метакса с удовольствием отвалил от превезианского берега.

Калфоглу сидел невесел: его миссия окончилась ничем, — Али-паша не посмотрел на султанский фирман и не дал продовольствия.

XIII

Когда Метакса вернулся назад, на крепости уже развевались союзные флаги. Полковник Миолет не выдержал русского огня и сдался.

— А, Егор Павлович, здравствуйте, дорогой мой! Ну как — со щитом? — приветливо встретил своего посланца адмирал Ушаков.

— Все в порядке, ваше превосходительство, — сдержанно улыбаясь, ответил лейтенант.

Адмирал услал всех из каюты и заперся с Егором Павловичем. Метакса подробно рассказал обо всем: о Превезе, о самом Али и беседе с ним. Ушаков внимательно слушал его и только изредка перебивал короткими замечаниями:

— О, подлец! Ах, разбойник! Правильно! Молодец, Егорушка!

Федор Федорович был доволен Метаксой. Лучше вести дело с этим вероломным, хитрым восточным деспотом не смог бы и заправский дипломат.

— Значит, он прислал сюда своего любимца, Махмута, — сказал, думая вслух, Ушаков. — Ты прав, Егорушка, от него надо ждать каких-либо козней. Али-паша знает, что никого из русских ему купить не удастся, и потому попытается играть со своими. Следи за ним и давай вовремя знать!

Но Кадыр-бей оказался верным союзником и порядочным человеком: он сам приехал с Метаксой к Ушакову и рассказал ему о происках подлого Махмута.

Как и предполагал Федор Федорович, Махмут повел двойную игру: с одной стороны, он тщетно убеждал Ушакова в том, что Али-паша расположен к русским, к адмиралу Ушакову и даже к паргиотам, а с другой — старался уговорить Кадыр-бея, что ему не стоит вмешиваться в дела на материке. Он даже пытался запугать Кадыр-бея мщением капудан-паши Гуссейна, который якобы будет недоволен действиями союзных адмиралов.

Спокойный, уравновешенный Кадыр-бей был возмущен. Он предлагал Ушакову расправиться с вероломным Махмутом по-турецки: заковать в кандалы и отправить на русском военном судне в Константинополь с письмом их обоих султану о всех проделках Махмута.

Ушаков пожал руку почтенного Кадыр-бея и благодарил его за настоящее товарищеское отношение.

Для него вопрос был совершенно прост и ясен: ссориться с Али-пашой ни к чему. Ушаков приехал сюда не затем, чтобы укрощать турецких сатрапов. Это лишь отвлекло бы его от прямой задачи и усложнило бы ее. Надо стараться приобретать сторонников, а не врагов!

Федор Федорович предложил Кадыр-бею просто поскорее отослать незадачливого дипломата Махмута к его хозяину: Али-паша сам оценит его дела.

Кадыр-бей очень уважал Ушак-пашу и согласился с ним: Махмут был в тот же день отправлен в Превезу.

Но его пребывание на турецких судах и происки агентов Али-паши на острове все-таки сказались.

Во время совместных военных действий турецкие солдаты и офицеры беспрекословно слушали русских. Ибрагим, командир турецкого корабля, приданного отряду Сенявина, ходил за Дмитрием Николаевичем как тень. Турецкие солдаты усердно работали у Сенявина на батареях. Вместе с русскими втаскивали на горы под огнем французов 24-фунтовые пушки. И что больше всего удивляло Кадыр-бея и его флагманов, — галионджи ходили по городу и окрестностям без оружия: так приказал Сенявин. И никто из жителей не жаловался на бесчинства или убийства со стороны галионджи, как бывало в плавании всегда.

И вдруг, до сих пор спокойные, солдаты и офицеры стали роптать на союзников. Слышались недовольные голоса.

Приближался священный месяц магометанского года, рамазан. Агенты Али-паши подзуживали турок. Они говорили: «Гяуры продолжают военные действия потому, что хотят надругаться над законом Магомета, чтобы вы трудились, а не праздновали».

Они лгали, уверяя, что русские берут себе трофеи. И галионджи, которые до сих пор и не думали ни о каком дележе военной добычи, вдруг запротестовали. Они требовали половину пушек, снарядов и прочего имущества или платы за все.

Сенявин и слушать не хотел об этом, потому что все взятое у французов вооружение сразу же передавалось островитянам.

Тогда часть турок решила наверстать упущенное своим обычным способом: грабежом окрестных деревень.

Пример Превезы был им очень близок во всех отношениях.

Но первую же турецкую шайку, которая попробовала грабить, обезоружили вооруженные жители. И пятерых турок доставили в городскую ратушу.

Денщик разбудил Ушакова еще до поднятия флага.

— Федор Федорович, к вам прибыли!

— Кто? — проснулся Ушаков.

— Этот, как его, Кадубей и наш Егорушка…

— Что там стряслось?

Пока Метакса докладывал о поимке турецких матросов-грабителей, Кадыр-бей смущенно теребил свою длинную бороду, словно хотел повыдергать ее. Он сидел красный от стыда и страха: если русский адмирал напишет обо всем султану, Кадыр-бею будет нехорошо.