Дикая карта - Ольга Еремина

излагал свои доводы, обращаясь главным образом к самому старшему и самому опытному русскому – к Жеребцову. И это сильно задевало князя Скопина. Он положил не преследовать отступавших, однако отпустить Давыда Васильевича с его людьми в Троицкий монастырь.

Весть о победе Скопина над поляками быстро распространилась по все городам и весям. Под Александровой слободой взяли казака – он называл себя вестником. При нём нашли грамоту, писанную к князю Скопину-Шуйскому от думного дворянина Прокопия Ляпунова, из рязанских детей боярских. Много в жизни намутил Ляпунов. В грамоте сей величал он Михаила Васильевича не князем, а царём, поздравляя его с царством.

– Видно, пьян был Прокопий, царём меня величая, – брезгливо откинув грамоту, произнёс молодой князь.

– Э, нет, ты достоин царского венца! – льстиво промолвил Пунтус, незаметно подобрав и разгладив грамоту.

Плелась сеть паучья.

Перед уходом Жеребцова Зомме пришёл к нему проститься. Без толмача. Глядя снизу вверх, говорил, с трудом подбирая русские слова.

– Ты уйти – и я уйти в Швецию. Рана болеть.

– Точно рана? – покачав головой, переспросил Давыд Васильевич.

– Рана! – Зомме приложил руку к сердцу. – Так бабы воевать.

– Не унывай, брат! Везде есть лизоблюды и крочкотворы!

– Как ты сказать? Лизо… что?

– Эх, нет толмача… Как тебе объяснить?

Вместе хохотали над попытками воеводы объясниться.

– Спасибо тебе, друг, за науку! – словно оторвав что-то, сказал воевода. Крепко обнял шведа: – Прощай!

– Адью, камрат! Прощай!

Жеребцов

Когда Давыд Васильевич заложил Строгановым меховую мангазейскую казну, серебро со своей личной доли он выделил особо. И вот настало время развязать мошну. На свои средства он покупал продовольствие, телеги, снаряжал обоз. Послал людей по всем ближним и дальним весям – найти побольше луку и чеснока, репы купить и моркови, капусты да огурцов солёных. Это сейчас для обители самая нужная еда.

Крестьяне даже за серебро не хотели отдавать припасов: самим нужно. Словом Христовым молили их – ради спасения Троицы от полной гибели. Лишь тогда на усадьбах расставались – иной с возом, а иной со связкой золотого лука, лилового чеснока, с кадушкой огурцов али дюжиной кочанов.

Вовремя подоспела в Александрову слободу посылка от Строгановых – соль и зелье пороховое. Добыли свинца.

Князь Михаил Васильевич Скопин был согласен с тем, что нельзя мешкать с отправкой помощи в Троицу. Но тратить свои деньги? Монаси не бедные, у них волостей едва ли не больше, чем у самого царя, да и приказчиков – слуг монастырских – поболее будет, чем самих чернецов.

Купят они, всё себе купят, соглашался Жеребцов. Только потом. А сейчас у них беда, и простой народ мрёт, и сил уже не осталось, всех выручать надо.

Ладно вышло: до того, как подступили под слободу силы Сапеги и Ружинского, успел мангазейский воевода собрать припас. И теперь на плечах Сапеги в один день дошёл он до Троицы – и встал перед Красными воротами Митрий-вестовой, узнали его монастырские и сразу поверили, что явилось спасение, и открылись ворота, впуская воинов и обоз.

Маша Брёхова, измученная неизвестностью, бросилась к Митрию – и при всех, как жена, обняла его. И строгий игумен Иоасаф со слезами на глазах благословил вернувшегося.

Войско торжественно стало на Троицкой площади, против него – все монастырские жители. Вышел Иоасаф в полном облачении со всем собором, и благословил воинство, и отслужил благодарственный молебен.

После молебна воеводы собрались на совет в палатах игумена.

– Вы, воеводы, – кивнул Жеребцов на сидящих, – своё дело сделали, обитель от разорения спасли и в борьбе неравной изнемогли. От воеводы Михаила Васильевича Скопина-Шуйского я поставлен отныне – обитель до самого истребления неприятеля блюсти. Приказываю: переписать все сословия в единый список – и монахов, и слуг, и стрельцов, и казаков, да всех жёнок и робят учесть. Определить всем равное жильё под крышей, да чтобы с печами. Все запасы монастырские я беру в своё ведомство. Да вот мой воевода архангельский Груздь займётся: всем равное продовольствие назначить. Что чернецам, что крестьянам. И дров всем равно давать. А ежели кто из старцев недоволен будет, так пусть пожалует ко мне на правёж.

Долгоруков вопросительно взглянул на Иоасафа, но тот, гордо подняв голову, медленно и согласно кивнул.

На другой же день воевода отрядил устюжан и мангазейцев за дровами. И ездили в Благовещенский овраг по дрова постоянно, если дождей не было, до самого снега, и по снегу на санях ежедённо.

Сам же Давыд Васильевич с Груздём да приставшим к нему Митрием явились к старцу Макарию, что келарские дела вёл. И забрали у него счётные книги и ключи. И повелел воевода все монастырские запасы показывать. И взял он из рук старца Макария двадцать четвертей ржи, двести четвертей сухарей, да в хлебне муки ржаной сорок четвертей, да овса семь тысяч семьсот семьдесят шесть четвертей.

Жеребцов молча качал головой: столько запасов, что хватит всё войско Скопина прокормить, а укрывшиеся в обители крестьяне с голоду пухнут.

Старец Макарий уныло жаловался, мол, конная мельница испорчена, и лесу нет, и починить нечем. Да молоть некому, ибо пленные, трудившиеся на ручных жерновах, почти все перемёрли.

Да старцы монастырские роптали, приходили они к архимандриту и ругали его, что позволил Жеребцову монастырскими запасами распоряжаться, над ними, честными старцами, насилие учинил.

– Господи, вразуми близоруких! – молил Иоасаф. – Кажется им, что припасов осталось лишь на седмицу. Яви чудо, чтобы хватило припасов на всё осадное сидение!

И добыли лесу, и починили конную мельницу.

И стали молоть в день только три осмины ржи или овса, пекли же в день по четыре квашни, а в квашне – пять четвертей. И к тем хлебам каждый день брали на трапезу сухарей – по десять-одиннадцать четвертей. Мясо же в дни разговения поровну давали – скотину, что загнали в ворота ещё в сентябре, постепенно резали.

Да Иоасаф своим иждивением заботился о самых бедных и нищих – ни один страждущий не уходил от него с пустыми руками.

Неожиданно явилась к Жеребцову Маша Брёхова да просила дать ей и девкам охрану: знают, мол, они, где в лесу калина да клюква созрели, а без ягод вновь цинга может начаться. Подивился воевода мудрости девичьей и дал ей два десятка казаков. Собрала Маша девок да баб, и выбирались они о ясной погоде по ягоды.

Старец Симеон, описывая происходящее в письме к келарю Авраамию, рассказывал о главном: как Жеребцов учинил у Троицы осадным людем многую помочь и свободу от тесноты литовских людей, многие острожки под литовскими людьми велел поставить и стать в