Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Эдуард Владимирович Тополь

в Канцелярию Санкт-Петербургского Градоначальника Василий Генералов открыто заявил, что разрывной метательный снаряд он имел при себе с целью бросить его под экипаж императора во время его проезда по Невскому.

Александр Ульянов был арестован в тот же день, 1 марта, в 5 часов дня, на квартире Михаила Канчера, куда он зашел справиться, в каком положении дело. По воспоминаниям Иосифа Лукашевича, опубликованным после октябрьского переворота: «Мы (я и Ульянов) находились в томительном ожидании. Развязка должна была наступить 1 марта непременно. Время шло, а между тем ничего не было слышно. Ульянов пошел на квартиру Канчера, а я – в нашу студенческую столовую, чтобы проведать, в чем дело. На квартире Канчера была засада, и Ульянов был схвачен».

В ту же ночь, с 1 на 2 марта, в Санкт-Петербурге была арестована сестра Александра Ульянова Анна, студентка женских Бестужевских курсов.

В Петропавловской крепости, в конце поминальной трапезы, Александру III подали рапорт об аресте новых «народовольцев», которых взяли на Невском буквально за минуты до его, Александра, проезда там. Рапорт заканчивался словами: «Во избежание преувеличенных в городе толкований по поводу ареста студентов с метательными снарядами, я полагал бы необходимым напечатать в «Правительственном Вестнике» лишь краткое сообщение об обстоятельствах, сопровождавших их задержание».

На этом рапорте царь собственною рукой написал: «Совершенно одобряю и вообще желательно не придавать слишком большого значения этим арестам. По-моему, лучше было бы узнать от них все, что только возможно, не предавать их пока суду, а просто без всякого шума отправить в Шлиссельбургскую крепость. Это самое суровое и неприятное им наказание».

Это похоже на реакцию деспота?

Срочно приехав из Симбирска в Санкт-Петербург, Мария Ульянова, мать Александра, подала на имя Александра III прошение: «Умилосердитесь, Государь, надо мной, и дайте мне возможность доказать, что обрекаемый на гибель сын мой может быть вернейшим из слуг Вашего Величества».

Прочитав это письмо, Александр III поставил резолюцию: «Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что за личность её милейший сынок, и показать ей показания её сына, чтобы она видела, каких он убеждений».

Действительно, чего-чего, а своих убеждений Александр Ульянов не скрывал. На допросах 4 и 19 марта 1887 г. он сказал: «Я признаю свою виновность в том, что, принадлежа к «Террористической фракции» партии «Народной Воли», принимал участие в замысле лишить жизни государя императора… Мне одному из первых принадлежит мысль образовать террористическую группу, и я принимал самое деятельное участие в организации в смысле доставания денег, подыскания людей, квартир и проч. Что же касается до моего нравственного и интеллектуального участия в этом деле, то оно было полное, то есть такое, которое доставляли мои способности и сила моих знаний и убеждений».

Глубокой ночью, лежа на царском ложе в голубой опочивальне Аничкова дворца, под высоким, до потолка, бархатным балдахином, сорокалетняя великая княгиня Мария Федоровна (в девичестве – датская принцесса Marie Sophie Frederikke Dagmar) сказала негромко мужу:

– Ты спишь?

– Ich schlafe (Сплю)… – в полумраке ответил ей по-немецки Александр III. Свет и тепло огня от мраморного камина, перекрытого резным с позолотой экраном, почти не достигали их высокой золоченой кровати.

– Hast du Angst vor ihnen? (Ты их боишься?) – перешла на немецкий Мария. Хотя она, рожденная датчанкой, не любила Германию, а языком русского императорского двора издавна был французский, но для Александра, воспитанного матерью-немкой, бабушкой-немкой и немецкими няньками и гувернантками, немецкий был языком близости и доверия, в то время как французский и русский – только языками правления Российской империей.

– Ich habe vor niemandem Angst (Я никого не боюсь), – ответил Александр, не открывая глаз. Его крупная, в простой холщовой рубахе, фигура с большой и уже почти лысой головой, окованной окладистой русской бородой, весомо, как ларь, возлежала на атласной постели.

– Ты должен их всех повесить! – четко и тоже по-немецки сказала Мария.

Александр смолчал.

– Ты слышишь? – потребовала Мария. – Сколько их арестовано?

– Двадцать пять человек.

– Мало! – отбросив покрывала из голубого бархата и белого атласа, Мария решительно села в постели. Рядом со своим величавым супругом миниатюрная шатенка с карими глазами, она, даже в своем батистовом с валансьенскими кружевами пеньюаре, казалась крошечной. Но голос у нее был стальной.

– Нужно арестовать всех, кто имел хоть малейшее отношение к мерзавцам. И всех повесить, всех! Ты слышишь?

Александр молчал. В соседних детских спали их шестеро детей – Николя, Саша, Георгий, Ксения, Михаил и Оленька, – и он понимал чувства любимой супруги: она тоже помнила ту страшную картину 1 марта 1881 года, когда их дядя, великий князь Михаил Николаевич, доставил во дворец окровавленного, искалеченного взрывом и умирающего Александра II. Александр III и Мария бросились тогда к покоям императора. В его кабинете на диване лежала окровавленная одежда, вдоль рабочего стола стояла походная кровать, на ней лежал император, укрытый темным фетровым одеялом. С кровати на ковер капала кровь. Под одеялом угадывались контуры тела, но где-то от колен не было ничего. В изголовье стояла княгиня Юрьевская и, наклоняясь к супругу, все повторяла: «Мой ангел, мой ангел, ты меня слышишь?» Следы крови были на стоявшей вокруг мебели, на военном мундире, пальто, сабле. Вошел духовник Его Величества отец Базанов и дал умирающему святое причастие…

Теперь ровно то же самое готовили для Александра III новые «народовольцы», и только чудо или провидение задержало его выезд под их бомбы.

– Обещай мне! – не дождавшись его ответа, потребовала Мария. – Иначе они не остановятся!

– Я уже вешал их… – произнес он, имея в виду убийц своего отца. – Как видишь, это не помогло.

– Потому что мало повесил! – Мария встала с постели и, не надев отороченные мехом тапочки, босиком по бархатному ковру подошла к окну, резко, словно полагая захватить врасплох очередных убийц, отодвинула тяжелую, из зеленой тафты, штору.

Александр вспомнил панику, которая возникала в Санкт-

Петербурге сразу после убийства отца: испугавшись обещанной народовольцами революции, петербургская аристократия с криками «спасайся кто может!» ринулась за границу, остальные стали закапывать золото и драгоценности в подвалы. 3 марта граф Петр Валуев, председатель Комитета министров, предложил ему, новому царю, назначить регента на случай, если его тоже убьют. Мария в истерике хотела бежать с детьми в Данию, он увез их всех в Гатчину…

Теперь, прячась за штору, она стояла у окна, но за окном, украшенным цветными витражами, шел такой густой снег, что не было видно ничего, даже Аничкова моста. Мария вернулась к постели и в темноте