Александр СЕГЕНЬ - Невская битва

Днем он снова ходил купаться в Иордане и вечером тоже. Хозяина дома звали Бутросом, что на местном наречии означало Петр. Он пытался знаками объяс­няться с Алексием, и кое-какая беседа у них получи­лась. Бутрос просил Алексия приучить его сыновей, Фатеха и Саргиса, к купанию в холодной воде, и со следующего дня началось учение.

Через неделю в сопровождении Саргиса и Фатеха русский паломник отправился дальше к заветной це­ли своего путешествия. Спутники были его сверстни­ками, оба веселые и добродушные, они даже приня­лись, в свою очередь, изучать язык своего гостя, и чем дальше шли, тем легче им было объясняться между собой. Их отцу Бутросу понравилась мысль, чтобы сы­новья следовали с русичем тем же пешим ходом, что и он, до самого Алькодеса, как называли Святый Град все агаряне. Смешной был Фатех, с бельмом в глазу, лицом черный, и все время смеялся. Это он придумал такую шутку: что значит Иерусалим? Это как бы та­кое агарянское приветствие русичу: «Эй, рус, салям!» «Вернусь домой — надо будет не забыть рассказать про это», — весело подумал Алексий.

На третий день пути дошли они до Мертвого моря, вода в нем была черная и угрюмая, как бы в память о Содоме и Гоморре, лежащих на дне этого водного пространства. Переночевав в гостеприимном дворе, они рано утром пошли на запад, шли весь день, до са­мой темноты, и ночевать остановились у подножия Масличной горы. Ночью Алексий плохо спал, ему не терпелось поскорее увидеть Иерусалим, и с первыми лучами солнца он отправился один на гору. Подняв­шись, пал коленями в снег и заплакал, ликуя, что пе­ред ним стены Святого Града, а внизу, на западном склоне горы Елеонской, — Гефсиманский сад, в кото­ром Господь был схвачен. Солнце все больше озаряло заснеженные виды Иерусалима, и снова казалось, что находишься не в южных палестинах, а где-то у себя на родине. К тому же и крест над храмом в Гефсимании был православный. Спустившись туда, Алексий по­стучался в ворота крошечного русского Гефсиманского Воскресенского монастыря и был принят двумя мо­нахами. Здесь он поселился, сюда же привел Фатеха и Саргиса. Оказалось, что они не просто арабы, а ара­мейцы; это быстро выяснил инок Василий, знакомый с арабским и арамейским наречиями. С сего дня нача­лась жизнь инока Алексия во Святой Земле.

В первый месяц он ходил по святыням Иерусали­ма, всюду, где хоть что-нибудь было связано со Спаси­телем. Обстановка в городе была мирная, со времени войны между агарянами и латинскими рыцарями многое изменилось; в отличие от свирепого Саладина нынешний султан был слабый, и, случись новому по­ходу франков, они бы без труда возвратили Иеруса­лим. Магометане терпели присутствие в городе и ар­мян, и франков, и русичей, и даже евреев, небольшое поселение которых развивалось в окрестностях горо­да, угрожая стать большим.

Из Иерусалима Алексий отправился в Вифлеем по­клониться местам, где родился Господь. Потом случи­лось ему побывать и в Египте, или, как он тогда назы­вался, в Мисюрь-стране. Фатех и Саргис договорились с купцами, шедшими из Дамаска, и они взяли их с со­бой. Повидал Алексий места, где Святое Семейство спасалось от Ирода — пещерки и колодцы, в которых Иосиф, Мария и младенец Иисус прятались. В городе Александрии русский инок молился о княжиче Алек­сандре — да пошлет ему Господь величие и могущест­во древнего греческого воеводы и царя, только чтоб кончина русского полководца была лучшей. И однаж­ды во сне явились к Алексию святые братья Борис и Глеб. Они плыли в ладье по Клещину озеру, лицами светлые и радостные, и говорили:

— Исполать8 Александру Ярославичу! Мы ему все­гда сопутствовать будем!

И видел Алексий в том сне, что монахи Борисоглеб­ского переяславского монастыря сидят с Борисом и Глебом в одной ладье, лицами столь же светлые и ве­селые. Только старца Иадора среди них он не видел, сколько ни вглядывался.

В Мисюрь-стране видели паломники множество жи­довских жрецов, именуемых раввинами. Страна евреев в те времена находилась далеко на западе, на южном по­бережье Франции, но проклятых Богом изгнанников все равно тянуло назад, в края, где их племя было неког­да счастливо, истребляя и грабя соседние народы. Па­мять о былых великих поживах влекла их вернуться и в Мисюрь, и в Палестину, и в Ливан, и в Сирию. И сул­тан проявил слабость, разрешив множеству раввинов переселиться из Франции в Александрию и Каир.

К Пасхе, с теми же дамасскими купцами, Алексий, Фатех и Саргис возвратились в Иерусалим. Наступил день, о котором так мечтал Алексий, — день, после ко­торого ему можно было возвращаться домой, в родную Русь. В Великую субботу он присутствовал при чудес­ном возжжении Святого Огня, ежегодно вспыхиваю­щего в канун Светлого Христова Воскресения в награ­ду верующим, в назидание маловерным, в укор нехри­стям. И ему достался целый пучок свечей, горящих тем благодатным пламенем, которое поначалу ничуть не обжигало, и когда Алексий проводил тем огнем по бороде и усам, они не зажигались от него, а когда под­ставлял руку, руке не было больно, а только приятно и щекотно.

В Иерусалиме русский паломник приобрел особый сосуд для хранения пламени, туда только нужно было постоянно подливать маслица, и можно идти хоть на край света, неся с собой неугасимую лампаду. Тотчас, на Светлой же седмице, инок засобирался домой. К то­му же и дамасские купцы, очень к нему расположен­ные душой, задержавшись в Святом Граде, возвраща­лись в Дамаск и звали Алексия с собой. Распрощав­шись с добрыми монахами Гефсиманской обители, он, опять-таки с Фатехом и Саргисом, отправился в путь из Иерусалима. Алексий светился от счастья — такие места повидал, таким святыням поклонился. Пасху у Гроба Господня встретил, а главное — вез с собой в лампаде то, за чем отправлял его игумен Иадор.

Обратный путь лежал снова вдоль Иордана. Здесь пришлось проститься с Фатехом и Саргисом. Грозный отец очень обрадовался встрече и умолял Алексия по­жить у него в доме, но инок спешил спасать Святым Огнем родную землю. Да и караван купцов ждать бы не стал.

Повидал Алексий и Геннисаретское озеро. Отсюда дорога сворачивала на Дамаск, куда прибыли к Анти­пасхе. Здесь пришлось немного задержаться, дожида­ясь, покуда двинется другой караван — в Алеппо. Другие купцы, друзья предыдущих, по их просьбе брали Алексия с собой. Живя несколько дней в Дама­ске, инок побывал в домике Анании, где ослепший апостол Павел принял христианство и где жили пер­вые христиане. Побывал и на самом том месте, где Савлу в огненном столпе явился Господь и спросил, почто он гонит Его. Постоял он под той башней, с кото­рой Павла спускали в корзине. Все это ему показыва­ли местные христиане, в основном тоже арамейцы. Среди агарян они оказались наиболее расположены к христианству, да и не мудрено — ведь Господь гово­рил именно на арамейском языке. Много попадалось христиан и среди арабов, но среди арамейцев куда больше. Они были первыми христианами, они и хра­нили огонь первой веры, от которого зажглись огни Иисусовы по всей земле.

В окрестностях Дамаска Алексий видел пещеры и живущих в них отшельников на горе Херувимской, побывал он и в арамейских монастырях на горе Сейд-найе, где константинопольскому василевсу Юстиниа­ну явилась Богородица, и в Маалюле, где скрывалась первохристианка Фекла и где теперь было множество келий с монахами и монахинями. А он и подумать прежде бы не смел, что здесь, в окрестностях одной из столиц магометанских, так безопасно и во множестве сохраняется христианское житие.

В конце апреля, когда о снеге уже и не вспомина­лось, а кругом все цвело и наполняло округу дивными запахами весны, Алексий покинул Дамаск. Через три дня он был в Эмессе, где ему тоже встречались право­славные сирийские христиане, но неподалеку отсюда уже находилась граница с Триполитанским княжест­вом, и потому магометане не очень жаловали тут назо-реев, как они называли христиан.

В начале мая караван прибыл в Алеппо — север­ную столицу Сирии. Отсюда Алексию предстояло не­сти неугасимую лампаду, следуя пешим ходом, наде­ясь на то, что кто-нибудь по пути подвезет хоть немно­го. Но навык ходьбы быстро вернулся к нему, и вскоре он уже шагал себе да радовался, что жив и что Святый Огонь при нем.

В окрестностях Алеппо паломник из Переяславля побывал еще в одном святом месте — на горе Симеона Столпника. Там его поразило величие и размеры хра­ма, возведенного вокруг столпа, на котором Святой Симеон простоял множество лет. Сам столп уже разру­шился наполовину и представлял собой обветшавший камень высотой в три или четыре человеческих роста. Здесь был монастырь с немногочисленной братией, со­стоящей из арамейцев и греков. Пользуясь своими скудными познаниями в греческом и арамейском язы­ках, он все же поведал им о том, что у них в Переяслав-ле тоже был знаменитый столпник Никита, скончав­шийся не так давно — каких-нибудь полвека тому на­зад. Только у него столп находился не на поверхности земли, а под землей. Покидая монастырь Симеона, Алексий от души радовался — будет что рассказать братии Свято-Никитского монастыря!