Могусюмка и Гурьяныч - Николай Павлович Задорнов

и с купцами, исправник у него останавливается, когда приезжает.

— Чайник вскипел, — перебил брата старичок в тюбетейке.

Он порылся в переметной суме, достал красную железную коробочку. Открыл ее, щелкнув, ко всеобщему восторгу парней, маленьким ключиком, захватил щепоть чая и бросил в кипяток.

Сорока-каторжник расставил чашки и стал разливать чай. Для здешних жителей этот напиток был редкостью. Старичок в тюбетейке желал угостить знаменитого башлыка. Вскоре все взяли чашки в руки и потянули из них густой настой.

— Ну, вкусный чай? — самодовольно улыбаясь, спросил у парней старичок в тюбетейке.

— Хорош чай, очень хорош, очень вкусный, — хором ответили пастухи.

Вблизи костра заржал жеребец.

— Смотрите, ребята, не зверь ли подошел? — приподымаясь и ворочая белками, покосился на пастухов Сорока-каторжник.

Один из пастухов поднял большой лук и ушел. В огонь подкинули хвороста. Костер ярко вспыхнул и осветил на стоптанном лугу длинный ряд лошадиных хвостов.

Так ночевал нукатовский косяк. Жеребцы и здоровые кобылы встали на ночь, тесно прижавшись друг к другу боками. За этой живой изгородью в безопасности ночевали жеребята, молодняк и жеребые кобылы. Горе зверю, если попробует он подойти к такой ночевке. Удары копыт посыплются на него и отобьют охоту лакомиться молодой кониной.

Снова заржал сторожевой жеребец. Тревога пробежала по косяку. Вся груда коней вздрогнула и стопталась на месте.

Зрелище это взволновало Могусюмку. Кони и те встали тесным кругом, чтобы отбиться от зверя, а люди не могут установить порядка и справедливости.

— Еще есть тут звери? — спросил Могусюм.

— Да… Еще много зверей в здешних лесах, — проговорил старичок в тюбетейке.

— И леса хороши?

— И леса очень хороши… Но скоро не будет ни леса, ни зверья, ни конских косяков.

Всходила луна. Вдали блестел изгиб реки.

Пришел пастух. Он снял лук с плеча и положил его на землю.

— Ну что там? — спросил Кагарман.

— Все тихо, ничего не слышно, — уклончиво ответил пастух.

С реки повеяло холодом. Могусюмка лег на войлок, накрылся жеребячьей шубой. Неподалеку укладывались пастухи.

Сорока опять добавил в костер валежника. Могусюмке не спалось.

Ночь была тихая. Башлык встал и пошел мимо спящего табуна к обрыву. Полная янтарная луна светила теперь ярко.

Могусюмка тихо запел:

Урал, Урал, гребни твои под луной

Серебром чистейшим сияют.

Где-то далеко-далеко раздался густой протяжный звук. Могусюмка не мог понять, трубит ли кто-нибудь в рог, или это зверь кричит. Он долго вслушивался. Стояла совершенная тишина.

«Рахим говорил, что люди любят Султана, — подумал Могусюмка, — что на юге хотят все восставать. У каждого бая, мол, свои люди. Вранье! Вот каков Рахим! Не зря я клятву дал. Аллах простит меня за ложь! Зато я знаю истину, что они мерзавцы: именем аллаха и корана обманывают».

Утром прискакал гонец. Темирбулатов ждал Могусюмку.

Глава 27

БЕСЕДА

Султан-бай встретил гостя с почетом.

— Селям алейкум! — сказал он так же восторженно, как обычно говорил Рахим.

На всякий случай, как всегда, меры предосторожности были приняты — Афзал и Гулякбай сидели за занавеской.

Но бай был в отличном настроении.

— Я ждал вас, рад… Много слышал о вас! Вы помогаете нашему народу, избавляете людей от беды. Наш народ живет плохо, совсем плохо. Бедные наши мусульмане!

Могусюмка волновался, глядя в лицо хозяина. Казалось невероятным, что этот седой, сухой старик овладел Зейнап.

Султан заговорил о своих благих делах, что мусульмане вокруг живы лишь его помощью.

— Я вам могу предложить, поступайте ко мне на службу, мне нужен такой отважный человек, как вы. Охранять караваны, ходить далеко в степь. Будете как свой у меня в доме. Узнаете чужие страны… Ваши подвиги будут нужны народу. Вам будет спокойно. Вы отдохнете… Найдем невесту… Ведь вы всю жизнь в скитаниях…

О Рахиме он не поминал, словно того не существовало.

Могусюмка слушал, кивая головой и как бы соглашаясь. Мгновениями ему казалось, что Султан в самом деле славный человек и желает добра ему и людям и что, быть может, произошло недоразумение.

Вдруг дверь отворилась и вошла молодая женщина. В руках у нее медный кумган с кумысом.

Могусюм сразу узнал ее: это была Зейнап. Он никак не ждал, что она так сразу войдет в ту комнату, где он сидит. «Но, может быть, не она?» — подумал он, не смея верить еще глазам своим. «Одета по-другому, стала чуть полней. Но нет, это все же она, ее лицо».

И вдруг он заметил, что ее маленькие еще детские руки, опускавшие кумган на скатерть, задрожали так сильно, что посуда вот-вот могла выпасть. Он быстро перевел взгляд на Султана; тот не заметил тревоги гостя. Старика заботило иное: впервые уловил он, что его кроткая юная жена смотрела любопытным и тревожным взором на чужого мужчину. «Напрасно я расхвалил ей Могусюмку. Она уж растаяла!» Бай взглянул на нее свирепо. Зейнап поставила кумган и вышла. У Султана отлегло от сердца; он подумал, что, кажется, напрасно горячится и ревнует. Но вдруг Зейнап снова появилась в дверях и уже совершенно неприлично смотрела на Могусюма.

Темирбулатов кинул на нее яростный взгляд, как бы изгоняя прочь, но она подходила к гостю, твердо и прямо глядя в его глаза и не обращая внимания на мужа. В руках у нее было что-то. Она наклонилась, поставила и вдруг, опустив голову, как бы заплакавши, быстро вышла. Султан проводил ее подозрительным взглядом. «Неужели ей в самом деле понравился этот бродяга?»

Могусюм взглянул на Темирбулатова. «Злодей-старик держит ее в своих лапах, ласкает ее, — подумал башлык. — Ни одной ночи больше!»

Могусюм был стойкий и терпеливый человек, он мог выдержать пытку, избиение, но тут вскочил, ни слова не говоря, выхватил кинжал и кинулся на Темирбулатова.

— На хозяина? — закричал Афзал, выскакивая из-за занавески.

Как верная собака, Афзал давно уже заметил, что с Могусюмкой происходит неладное, что рука его все время пляшет по рукоятке кинжала. Афзал все время не спускал с Могусюма глаз и, едва тот выхватил кинжал, прыгнул на него, как зверь. Но уж Могусюмка кинулся и ударил бая, но неловко. Афзал вцепился в него. Выскочил Гулякбай.

Не ждал Могусюмка, что их тут целая ватага. Ведь он ехал не убивать, а приглядеться. Он приехал один, как просил бай. Он не выдержал пытки. Ведь это мука видеть того, кто обладает твоей любимой. Тут выход один — бить, убить насмерть!

Афзал сильный человек, и руки его, как железные клещи. Но башлык, улучив миг, ударил татарина спиной об