Могусюмка и Гурьяныч - Николай Павлович Задорнов

брату-старичку, который вошел следом за ним в кузницу.

* * *

Рахим обрадовался Могусюмке. Он с неприязнью взглянул на него только потому, что тот явился не вовремя, забрался на кухню, когда ничего еще не готово. В намерения Рахима совсем не входило открывать все раньше времени Могусюмке.

— Я ждал тебя, — говорил Рахим. — Аллах тебя благословит. Ты очень нужен мне.

— Я все обдумал. Я согласен, — сказал Могусюм.

— Да?

— На все!

— Но не отказываешься от дружбы с русскими? — с напускным добродушием спросил Рахим.

— Отказываюсь!

«Вот когда полная победа!» — Рахим даже не ожидал.

— Готов ли ты на коране поклясться?

— Да.

И Могусюмка поклялся на коране. А вечером Рахим разоткровенничался. Толковали о разных делах.

— Чтобы поднять зеленое знамя, нужны средства. В степь скоро пойдет большой караван. Отправляют его богатые купцы. Курбан-бай — главный хозяин.

— Я знаю Курбана.

— Повезут товары и серебро. Султан велел спросить тебя, не следует ли разбить этот караван и взять серебро для государства. Этот караван принадлежит отступнику Курбану, которого ты ведь знаешь.

Могусюмка ничего не ответил. А Рахим опять начал про гарем, что на Востоке есть спрос на здешних девочек.

Опять Могусюмка вспомнил о Зейнап, что она томится, как те дети, которых продают на Восток и на которых нажиться хочет Рахим.

— Ты хочешь, чтобы здешних детей продавали? — спросил он Рахима.

— Да…

— Маленьких?

— Да, да! — подняв голову, с видом знатока и любителя острых приправ ответил Рахим.

Могусюмка мог бы удавить сейчас Рахима собственными руками.

Рахим признался, что хочет поднять в этой деревне бунт.

— Если его подавят, будут за это наказания, слух об этом пройдет всюду, так и надо народу, пусть знает, пусть одумается… Они служат неверным. Пусть все дружбу оставят с неверными, возьмут с тебя пример, поступят, как ты.

«Так вот он каков! — подумал Могусюмка. — Если бы я честно пришел к нему, то был бы обманут. Но я солгал, сказал, что во всем с ним согласен, и он мне открылся. Ну, погоди… Кажется, тут шайка. Они — разбойники, а не мы с Гурьяном».

Рахим сказал, что ему надо узнать все о войсках, где они стоят, сколько их.

Рассказы Рахима обеспокоили Могусюмку. Он решил, что надо не только о своем думать, но и хорошенько узнать, что это за заговор. «Я пойду к ним и разберусь там, как хороший хозяин в своем амбаре. Я перетрясу их всех вместе с муллами…»

Ему хотелось в Юнусово, но он старался не подать виду раньше времени.

— Теперь мне бы надо видеть Темирбулатова, — сказал он утром, когда Рахим после молитвы уплетал сыр с молоком и лепешками. — Я мечтаю подружиться с ним.

— Он рад тебе будет. Обязательно с тобой сдружится. И он мечтает об этом.

— Поедем вместе!

— Нет, я еще тут задержусь, у меня есть дела. А ты поезжай, поезжай! Он рад тебе будет! Я дам ему знать сегодня.

Сердце у Могусюмки замерло. Он почувствовал, что Зейнап уже близко.

Рахим желал на некоторое время спровадить Могусюмку, чтобы свободней проповедовать. Он не только не желал посвящать башлыка в тайны своего ремесла, но опасался, что нукатовцы начнут упираться и Могусюмка это увидит. Конечно, Рахим сумеет их припугнуть. Но Могусюмке не всё надо видеть и знать.

Могусюмка зашел в кузницу. Кузнец Кагарман казался ему похожим на Гурьяныча такие же цепкие лапы и костлявая грудь.

Могусюм стал помогать кузнецу. Из-под молота полетали искры, окалина. Кагарман крутит, переворачивает кусок железа, а Могусюм работает молотом, как хорошая машина.

«Где-то сейчас Гурьян? — думает он. — Скоро ли вернется? Жив ли? Бегим там его ждет. Пусть ждет. Хорошо, что я не взял сюда Бегима».

Могусюм строго наказал Шакирьяну и Бегиму толком рассказать Гурьяну, куда он поехал, передать — пусть ждет.

А кузнец Кагарман еще вчера услыхал, что приезжего зовут Могусюм.

Кагарману известно было про знаменитого Могусюма. Он присматривался к гостю. Не тот ли это Магсум? Уж очень ловко он работал молотом, где это научился? И сильный. Кагарман вспомнил, как люди говорили, что Могусюм является всегда, представляясь простым человеком, и помогает. Правда, этот очень молод. Ему нет еще тридцати.

— Откуда ты приехал? — спросил Кагарман.

— Я из Бурзяна.

— А ты давно знаешь этого муллу? Паломничал с ним?

— Нет, я недавно с ним познакомился, когда он в наших местах проходил.

Кагарман подергал ремень над головой — мехи со свистом сжимались и разжимались, струя воздуха ударила под угли, выгоняя из них синие и красные языки. Вокруг полутьма, стены обросли копотью, как в черной бане. Кажется, что и воздух весь в нагаре и железная пыль стоит столбом.

— Он ходит проповедует и на государство собирает, — сказал Могусюмка, опираясь на длинную ручку молота.

Кагарман как будто не слыхал этих слов.

— Так ты из Бурзяна?

— Да…

Тут Кагармана, несмотря на жару, прошиб холодный пот. Бурзянец Могусюмка работал у него молотобойцем в кузнице! Кузнец схватил разогретый кусок железа и сунул его на наковальню.

— У Рахима много таких друзей, как ты? — спросил Могусюмка.

— Я его первый раз вижу. Он никогда у нас не был. Он по-башкирски плохо говорит. Он хивинец, по лицу видно. А таких, как ты?

Могусюмка не ответил.

Кагарман сказал, что их деревню хотят согнать, что в этих местах найдены будто бы залежи меди, богачи хотят построить тут завод. Хотят купить землю, чтобы народ работал на руднике. И луга отберут. Темирбулатов в компании с заводчиками.

Казалось, он жаловался Могусюмке, ждал от него ответа, одобрения, не то сам винил его, что тот делает не то, что надо.

— Ты Султана Темирбулатова знаешь? — вдруг быстро спросил Могусюмка.

— Знаю хорошо! — ответил Кагарман.

Вечером Могусюмка и Кагарман сидели у костра с пастухами.

Над костром на березовой палке висел широкий низкий чугунный чайник с литыми узорами вокруг крышки. Сегодня появились в окрестностях волки, и пастухи перегнали нукатовский косяк поближе к жилью. Все пастухи здесь же сидят у костра. Старик Салимгарей скрестил ноги на верблюжьем войлоке, рядом облокотился на окованное деревянное седло брат его Саитгарей, низкорослый, подслеповатый старичок в суконном чекмене и в засаленной тюбетейке на лысине. Двое молодых парней резали дудки. Тут же сидел русский Сорока — старый каторжник, отбывший срок и живший у башкир. Чтобы не видели клейма на лбу, он нахлобучивал шапку до бровей. Присев на корточки, Сорока перетирал красным полотенцем груборезаные деревянные чашки.

— Темирбулатов всегда посредником бывает при покупке земель русскими, — рассказывал пастух Салимгарей. — Он дружит с заводчиками