Молот шотландцев - Виктория Холт

Королеве не раз приходило на ум, что на протяжении всей их жизни воля Господня удивительно часто совпадала с волей вдовствующей королевы. Но Эдуард отчасти верил ей, и она знала, что, если он не уступит, сомнения матери закрадутся в его душу, а ему было необходимо сохранять твердую уверенность.

В своей тихой манере королева понимала их обоих куда лучше, чем они предполагали, и было проще отпустить Марию, поскольку та не выказывала отвращения к избранной для нее жизни. Бедное дитя, да и как она могла, если ей с рождения твердили о том, что ее ждет, и она с этим смирилась? Да и что она, в конце концов, знала о жизни с мужем и детьми?

— Мария не будет там одинока, — сказала вдовствующая королева. — Я буду там, чтобы присматривать за ней, да и ее кузина Элеонора уже там.

— Конечно, Элеонора гораздо старше Марии.

— Верно, но она ее кузина и того же звания. Я уверена, Мария познает такое счастье, в котором отказано очень многим.

Королева вздохнула. Вдовствующая королева после смерти своей дочери Беатрисы отправила дочь Беатрисы, Элеонору, в монастырь в Эймсбери. Она хотела, чтобы по одной девочке из каждой ветви семьи отправилось туда, ибо ей казалось, что это услаждает Небеса, а с каждым днем она все сильнее ощущала потребность снискать их благосклонность.

Вдовствующая королева считала, что принцесса Мария должна вступить в монастырь в день праздника Успения Девы Марии — поскольку дитя носило имя Богородицы.

Так и было решено, и семья вернулась в Лондон, чтобы оттуда отправиться в Эймсбери и присутствовать на церемонии.

С собой взяли даже годовалого младенца Эдуарда.

Вдовствующая королева была весьма довольна. Никто из них об этом не пожалеет, она была уверена. Король, нежно любивший своих дочерей, был не столь уверен, но он настоял, чтобы тринадцать девочек из знатных семей и ровесниц Марии сопровождали ее в качестве компаньонок.

Церемония была в высшей степени впечатляющей, и королева плакала, когда на головы юных девушек набросили монашеские покрывала и надели им на пальцы обручальные кольца.

После этого все члены королевской семьи возложили на алтарь богатый дар, а король пообещал дочери ежегодное содержание для поддержания ее статуса в монастыре. Принцессы Элеонора и Джоанна обсуждали церемонию позже, и Джоанна заметила, что нетрудно понять, почему монастыри так радушно принимают особ королевской крови и прочих богачей.

— Богатство тех, кто вступает в обитель, разумеется, переходит монастырю, — сказала Элеонора.

— Не всегда, — возразила Джоанна. — Наша бабушка позаботилась о том, чтобы сохранить свое.

Они улыбнулись. Они любили свою бабушку, но не жалели, что она обрела новую обитель. Они всегда немного опасались ее вмешательства и того, что она убедит их родителей, будто нечто, желаемое ею, пойдет им на пользу.

К счастью, принцесса Элеонора произвела на нее такое впечатление, что она выступала за признание ее наследницей Англии — но теперь, когда на свет появился юный Эдуард, никто уже ничего не мог с этим поделать.

— Как грустно быть такой старой, как она! — сказала Джоанна. — Она постоянно живет прошлым, и так много людей, которых она любила, умерли, даже те, кто, казалось бы, должен был ее пережить.

— Я не думаю, что она когда-либо оправилась от смерти своих дочерей. Так странно, что Беатриса умерла так скоро после Маргариты.

— Мне кажется, Маргариту она любила больше всех. Она так и не смогла забыть ту историю с ее замужеством, когда ее едва не уморили голодом и не пускали к мужу. О, Элеонора, как ты думаешь, мы когда-нибудь выйдем замуж? Тебе уже немало лет, да и я не дитя.

— Мы не хотели, чтобы нас отослали… меня в Арагон, а тебя в Германию. Наше желание исполнилось.

— Знаю. Но теперь, когда есть Эдуард, все иначе. Думаю, нам следует скоро выйти замуж. Я бы хотела выйти замуж в Англии. А ты?

Элеонора загадочно улыбнулась.

— Думаю, именно этого и хочет наш отец.

— Тогда, — добавила Джоанна, — раз его матери больше здесь нет, он, возможно, поступит по-своему.

— Это несправедливо. Он всегда поступал по-своему… и всегда будет.

— Но ты должна признать, он очень прислушивался к своей матери. Взгляни на Марию. Думаешь, он хотел, чтобы она ушла в монастырь?

— Ему было не так уж важно, и он думал, что это сослужит ему добрую службу на Небесах. Будь Мария несчастна, он бы этого не позволил.

— Что ж, сестра, тебе двадцать два года. Если ты вообще собираешься замуж, тебе придется сделать это скоро.

— А тебе четырнадцать.

— Сущий младенец по сравнению с тобой.

Элеонора вздохнула. Это была правда.

— Арагонский господин все еще в своем королевстве. Вполне может быть, что переговоры возобновятся.

— Я не хочу ехать в Арагон.

— Что ж, сестра, даже наш отец не стал бы этому препятствовать, если бы того требовали государственные дела.

— Раньше это тоже было необходимо, но он помешал.

— О, а я-то думала, это Господь постарался, устроив Сицилийскую вечерню.

— Наш отец воспользовался представившейся возможностью.

— О, он искренне тебя любит. Ты его любимица и всегда ею будешь. Но увы, в этом мире, где мы живем, мальчик есть мальчик, а потому важнее нас.

— И все же наша бабушка любила своих дочерей, и наш отец тоже.

— О да, но это любовь личная. А мне нравится, когда женщина добивается своего.

— О да, женщина-королева… Правящая королева… а не просто та, что замужем за королем!

Странно, но очень скоро после этого разговора произошло событие, которому суждено было оказать огромное влияние на английскую корону.

Речь шла о престолонаследии в Шотландии. Была одна вещь, за которую вдовствующая королева всегда была благодарна, — это то, что ее дочь Маргарита была избавлена от страданий, которые, несомненно, выпали бы на ее долю, доживи она до смерти двух своих сыновей — маленьких принцев Давида и Александра, в которых она души не чаяла. Давид умер, когда ему было всего одиннадцать лет, а Александр, старший, едва успев заключить удачный брак с дочерью графа Фландрского, скончался несколько лет назад. Это означало, что в живых остался лишь один ребенок Маргариты — девочка, названная Маргаритой в честь