Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени - Дмитрий Михайлович Абрамов

других поклонились князю поясным поклоном, касаясь перстами своих сапог. Адам молча поклонился гостям в ответ и, не произнося ни слова, стал всматриваться в их лица. Он не хотел начинать разговора, не угадав сам, кого он позвал к себе в замок. Перед ним стояло трое молодых, крепких и краснощёких молодца. Один из них светловолосый, с лицом, открытым и добродушно-приветливым, был выше двух других на полголовы, худощав, но сложен хорошо. Явно умный и образованный, хотя и незнатный, он, скорее всего, происходил из среды служилых людей. Этот не вызвал особого интереса у князя. Вишневецкий перевёл глаза на второго. Тот – невысокий, но крепкий, грузный и широкоплечий с родинкой у переносья, в довольно потрёпанном подряснике, нагловатыми глазами уже внимательно следил за князем Адамом. Широкоплечий явно был не тем, кого ожидал увидеть Адам. Князь нахмурился и перевёл глаза на последнего. Третий, ещё недавно оставивший юношеский возраст, но худощавый и стройный, сильно походил на второго. Родинка, только поменьше и аккуратнее, также украшала его переносье. В отличие от своих краснощёких соратников, он был слегка бледен (следствие перенесённой болезни), лишь лёгкий румянец стал появляться на его щеках под внимательным взглядом князя. Вся внешность этого молодого человека, особенно лицо и выразительные серые глаза являли собой образ высокого благородства, природной настойчивости (возможно упрямства), отваги, решительности. Но, в то же время, он был словно осенён ореолом величественной трагичности. Чем больше князь Адам всматривался в этот лик, тем загадочнее, интереснее и притягательнее виделся он ему. Похоже было, что архимандрит Елисей не ошибся, сообщив князю неожиданное, хотя и долгожданное известие.

* * *

В сентябре 190… года в Фонтанном доме Шереметевых в Петербурге за чашкой чая шёл любопытный разговор двух уже известных персон, занимающихся скрытой от широкого читателя историей Смутного времени.

– Ваше сиятельство, очевидно, что все события Смуты в России, неразрывно связаны с теми обстоятельствами, которые принято называть «влиянием». По Вашему мнению, кто мог оказывать влияние на наши внутренние дела? – спрашивала у графа Шереметева его единомышленница и собеседница.

– О, «интересантов» вокруг России в это время было немало. Но явственней всего просматривается «греческий след», – отвечал Сергей Дмитриевич.

– И где же он берет свое начало?

– На самом верху. В конце XVI – начале XVII века престол Вселенского патриарха занимали последовательно Мелетий Пигас, Кирилл Лукарис и Афанасий Пателарий. Все три иерарха имели тесное прикосновение к России. Но, поскольку в их юрисдикции находились области Западной Руси, то большýю помощь им в «пасторском деле» оказывал князь Адам Вишневецкий, – пояснил граф.

– Вишневецкий, это тот, кто одним из первых заговорил о спасенном царевиче Димитрии? – поинтересовалась собеседница.

– Совершенно верно. Но надо не забывать, что Кирилл Лукарис не раз бывал и в Любече, и в Брагине, то есть там, где можно было встретить Вишневецкого. А архиепископ Арсений Эласонский оставил подробные записи обо всем, происходившем тогда в России. Он рассказывал и о том, что именно монахи донесли Вишневецкому, и бывший с ними – сын Царя и Великого князя Ивана Васильевича. После этого Вишневецкий взял его в дом свой, снял с него монашеские одеяния, одел в светское платье…

– Значит, о прибытии загадочного человека Вишневецкому сообщили монахи? – спросила собеседница.

– Конечно, и они могли быть только православными, так как князь Адам считался ревнителем православия, противником Брестской Унии. Это лишь к середине XVII столетия предпоследний в роду Вишневецких – князь Иеремия – отклонился от Православия. Его брак с Гризельдой Замойской отдал его всецело в «польские руки», – пояснил Шереметев.

– Но вернемся к этим монахам! Откуда были они? И что конкретно рассказали князю Вишневецекому? – настойчиво продолжала дама.

– Начну по порядку. Монахи были из Киево-Печерского монастыря. Именно они поведали о том, что архимандрит Елисей принял в монастыре троих, их которых один разболелся и в болезни признался игумену Печерскому, будто он сын царя Ивана Васильевича, и игумен «чаял, то-правда».

– Граф, а если поразмыслить, могли ли встретиться у Вишневецкого таинственный молодой инок и кто-нибудь из греческих иерархов? – предположила собеседница.

– Вне всякого сомнения! И, скорее всего, это был Кирилл Лукарис – духовник князя. Давайте попробуем сравнить этих служителей церкви: Один стоит на высшей ступени иерархии церковной, другой – в скромной рясе инока… Один носитель мудрости критской (греческой), другой – самоучка, но носитель таинственного имени; оба большого ума, с большими связями, которые «переплетают» греческие нити; оба не вполне сочувствуют русскому патриаршеству. Думаю, по благословению Вселенского патриарха Леонид снял монашескую рясу и вернулся в светскую жизнь из рясофора,… – рассуждал Шереметев.

– Сергей Дмитриевич, не совсем понятно про Русское патриаршество…! – засомневалась дама.

– Да, это сложный и больной вопрос… Но в XVII веке некоторые церковные деятели и политики считали, что должности высших иерархов Православной Церкви должны занимать греки, как носители «исконного» православия… – подчеркнул Шереметев.

* * *

Поздним вечером государь Борис Феодорович принимал у себя в покоях «товарища» Старого Земского двора[38] Ивана Милюкова, по прозвищу «Гусь». Государь сидел на мягком стульце под образами, пред которыми теплились многочисленные свечи и лампады. На нём был лёгкий домашний кафтан, мягкие сапожки, да и сам Борис Феодорович, после бани был размягчён телом, а сердце и душу согревал горячий сбитень. Голова же государя оставалась ясной, хотя он и был встревожен какими-то смутными подозрениями и догадками. Правее царя Бориса стоял его постельничий – боярин Андрей Арцыбашев.

Иван Гусь согбенно предстоял государевым очам, сложив руки на поясе и изредка оглаживая бороду. Опрос «товарища» Старого Земского двора длился уже более четверти часа.

– А ще ли есть иные вести с литовского рубежа? Какого рода и звания люди тоей седмицей в Литву черес рубеж шли и по какой надобности? – спрашивал Годунов.

– На Брянском рубеже, Великий государь, торговые гости от Свенской обители числом восемь человек с обозом чрес Стародуб на Гомель прошли. Люди торговые, все ис Калуги: Васка Балуев, да Петька Дронов со товарищи. Торг вели хомутами, сёдлами, да упряжью конскою поначалу у Свенского монастыря. И спрос на товар немалый был. А как наторговали у Свенска, брянскому воеводе челобитную подали, разрешение выспросили и с тем обозом пошли за рубеж, – рассказывал Иван Гусь.

– А иного звания люди проходили бес спросу, али бес воеводского ведома? – внимательно слушая Милюкова, продолжал расспрашивать государь.

– Без ведома началных людей твоих, государь, на тоих рубежах никто в Литву не проходил. Но по опросу подьячих, государь, городовые казаки черниговские Сёмка Котов, да Ванька Посохин донесли, де по приказу головы и воеводы черниговского князь