Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

- Здоровы ли, люди добрые? - гаркнул он, не соскакивая с гнедой кобылы.

- Поздорову ли прибыл? - спросил Васята.

- Я кликун вашего господина Святослава Ольговича! - с ухарской гордостью сообщил прибывший.

- В нашем Северском уделе таких кликунов не видывали, - растерялся староста.

- Так глядите во все глаза! - завопил новоиспечённый бирюч, - Я Огур Огарыш. Прибыл в Новгород-Северский из самого Киева. Споспешествую вашему государю киевских крамольников изводить под корень.

- А не самозванец ты? - насторожился Васята.

- Кто этот человек? - ткнул пальцем в старосту приезжий.

Долгощельцы обиженно зароптали.

- Ух-ух-ух-у-ух! - прокричал филином чужак Род. И все взоры обратились к нему, - Ты, Огур Огарыш, не главенствуй сверх меры, - посоветовал юноша богатырю, - Тут тебе не гимнасий русской борьбы. Без правил намнут бока! Один богатырь, даже такой, как ты, десятка богатырей не стоит.

- Как знаешь меня? - удивился Огарыш.

- Как знаю, объяснять долго. Лучше слезь с кобылы и изложи скромно свою послугу[241]. А вы, - оглядел Род долгощельцев, - верьте этому витязю. Он второй в наших землях мастер рукопашного боя.

- Почему я второй? - удивился Огарыш, спрыгивая на землю, - Кто первый?

- Суздальский бродник Бессон Плешок, - ответствовал Род, - будет первый.

- Ладно, это мы позже выясним, - хмуро пообещал бывший оружничий тысяцкого Улеба. - Вот у меня повеленная грамота, - достал он из-за пазухи свиток, - Кто староста? - К Огарышу подошёл Васята. - Грамоте вразумлён? Читай!

Грамотей из Васяты, видимо, был неважный. Он долго шевелил ссохшимися губами, прежде чем поднял глаза от свитка.

- Хороша война за горами, - откликнулся мужской голос из толпы.

Не обратив на это внимания, староста стал указывать пальцем:

- Ты выходи… ты… ты… ты…

Вышли и Вашковец, и Орлай, и ещё десятка два парней - гордость и опора Долгощелья.

- А ты, харястый, чего прячешься? - углядел Огур Огарыш дюжего Зыряна.

Вторыш вышел из толпы, тряхнул правым рукавом.

- Я ещё бы воевал, да воевало потерял.

- А ты, ведалец-бывалец голоусый? - Огарыш смерил неприязненным взглядом Рода.

- Говори со мной толком, чужой холоп! - возмутился Род. - Перед тобой не чернедь-мужик, а Родислав Гюрятич Жилотуг, суздальский боярич.

- Ах ты сучий потрох! - завопил Огарыш, наконец найдя на ком сорвать накопившуюся зледь против неприветливой толпы, - Я т-тебе покажу «чужой холоп»!

Он быком ринулся на юношу, надеясь на увесистый кулак. Кулак был ловко перехвачен. В следующий миг этот второй борец земель славянских залился кровью из разбитой переносицы. Букалов заговор против кулачного бойца подействовал отменно.

- Так не дерутся, - заслонил рукой лицо Огур Огарыш.

- Так не нападают, - повернулся Род спиной.

- У тебя рубаха вся в крови, - остановил его Нечай.

Сняв рубаху, обнаружили, что в одном месте чуть поджившая кожа все-таки лопнула от натуги при схватке с Огарышем.

- Все равно поедешь к Северскому князю, - пробубнил Огур, - там сейчас силачи нужны.

- Что? - не слишком-то расслышал Род.

- Шипит под нос, как блинный подмаз! - поддержал его однорукий Вторыш Зырян, не зависимый от княжеского кликуна.

- Он не нашего села. Чужак. На излечении, - объяснил староста Огарышу. - Изготовили ему в половецком плену биток во весь бок…

- Что за дело? - оборвал Васяту злопамятный держатель повеленной грамоты. - А, ты ведь суздалец? - взглянул он мстительно на Рода, словно раненный клыком медведь на вепря. - А Гюргий, князь ваш, северскому Святославу пособник. Чуть не ежедень к нам шлёт послов. Вот я и передам ему: боярин Жилотуг в твоём поможье не участник.

Род закусил губу. Он сразу вспомнил битву с новгородцами… Где?.. У Ждановой горы много лет назад. Гюргий подколенников скликал на эту битву. А Гюрята Жилотуг сказался нетчиком. С того началась ужасная судьба его семьи.

- Я еду, - твёрдо сказал Род и, отвернувшись, пошёл прочь.

Агница настигла его у своих ворот:

- Ты что?.. Куда тебе?.. Сдурел?

Род молча вошёл в избу и лёг животом вниз на лавку.

Хозяйка спешно заметала, замывала следы недавних гостей в своём жилище, потом бросила голик и тряпку, остановилась над подопечным и заявила:

- Не отпущу!

Род сел, благодарно посмотрел на молодую женщину:

- Помозибо, Агна, за уход, за ласку, за хлеб-соль. Есть у меня важная причина слушаться этого дурачливого быка. На слово поверь.

Хозяйка вышла подоить ревущую корову. Потом повечеряли парным молоком. Она не спрашивала больше ничего, до полной темноты пекла в дорогу пироги и опять улеглась молча на голбце. Род берег спину, лёжа на боку, и горько думал о несбывшейся мечте скакать на север через реки, сквозь леса, туда, где Старо-Русская дорога приводит к Красным сёлам, где в тереме Улита, а в лесу Букал - две близкие души, кто его ждёт, кого он любит.

Внезапно ощутил он губы Агницы на своих губах.

- Подвинься… ещё чуть-чуть… Не хочешь? - звучал дрожащий шёпот над его лицом, - Ускачешь на войну, старуха там сойдёт за молодуху… Возьми меня хотя бы на любок[242]… А, вот как, значит? Боярин не желает кровь мешать с мужичкой, так? - Приникла вихрем, вихрем поднялась, - Ой, прости, забыла! Как тебе меня в нелюбках не держать? Я же совсем рябая! Не с моей же рожей к такому-то красавцу… - Наступила тишина. Потом сквозь всхлипывания Род различил слова: - Митроша приговаривал, что повечер я, как русалка, хороша. При светце моих рябин не видно. Теперь же вовсе темь кромешная… Дверь на заложке… Поутру расстанемся на веки вечные… Я пшено на молоке варила, смотрела, как кипит, гадание у нас такое… Все у тебя будет хорошо. И с суженой своею встретишься, с боярышней… Молчишь, не отвечаешь… Неужто излюбилcя[243] весь? Ведь голоус ещё!

Род в темноте нащупал её руку.

- Не излюбился я, дуравка. И не боярством я кичусь. И вижу красоту твою не только на лице - в душе. Не будь её, мне не было бы исцеленья.

- Так что же? Что же? - перехватила его руку Агна.

- Помнишь, любопытничал, как замуж шла? - Род перевёл дыхание. - Я тоже так хочу: с вечера - парень, с полуночи - мужик, с утра - хозяин. Чтоб моей первой была суженая… Ты прости!

Агна отняла руку. Помолчала. Он ощутил на щеке сестринский горячий поцелуй… Немного погодя скрипнула приступка на голбце…

С рассветом отряд конников, вооружённых палицами, сулицами, булавами, выстроился за околицей.

- Ну, паличное воинство, дубинники, ослопники, будет от вас князю толк? - спрашивал староста Васята.

- Будет, коли нас сделаете лучниками, копейщиками, пращниками, - отвечал кузнец Нечай.

- Помолодцуемся! - кричал Орлай, потряхивая старым бердышом.

Лишь Род один сидел в доспехах, при оружии - подарке прозорливого Чекмана.

- Небо замолаживает![244] - волновалась Агна возле его стремени, глядя в набухающие тучи.

- А вожак у вас отменный! - любовался Родом староста Васята. - Поручаю тебе, добрый молодец, своих селян. - И махнул рукой: - Ну, с Богом!

Что тут началось! Бабы, девки завопили. Исказив прекрасное лицо, Апрось бежала за Орлаем, причитая во весь голос:

О-ё-ёюшки, голубчик мой сизенький!О-ё-ёеньки, я погляжу, посмотрю,О-ё-ёюшки, на тебя, на соколушка!О-ё-ёеньки, собираешься, светик мой,О-ё-ёюшки, не по своей-то охотушке,О-ё-ёеньки, да на чужу сторону.О-ё-ёюшки, оставляешь, соколик мой,О-ё-ёеньки, меня одну-одинёшеньку!

- Вот тебе плачевопльствие! Всамделишное, не вчерашнее, - истиха произнёс Нечай Вашковец, едучи рядом с Родом.

Юноша невольно подумал, что Огур Огарыш с тем же плачевопльствием набирает сейчас отряды в Свен чаковичах, Гостиничах, Крутовражье…

- Ведом ли тебе верный путь на Новгород-Северский? - спросил он Нечая.

- Орлаю ведом, - отвечал Вашковец. - У него там дядька держит мучной лабаз.

Род обернулся, когда кони перешли на рысь, и напоследок увидел плачущее лицо Агницы. Страшную судьбу накануне повечер прочёл он в любящих её очах, да ничего не высказал. Не смог. Теперь сжималось сердце: не такова ли судьба всего, враз обессиленного, Долгощелья?

3

На пятом поприще притомились и кони, и люди. Неведрие питало серостью и надежды, и помыслы. Кузёмка Ортемов с Корзой Рябым перестали вспоминать Долгощелье и замолчали. Погрузился в невесёлые мысли и Нечай Вашковец, а Род потерял толкового собеседника. Один Орлай молодцевал впереди отряда, то и дело оборачиваясь, сверкая жемчугами зубов.