Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни

и законопослушная, начинает хныкать. А вслед за ней и я, потому что стратегия хорошая, но как же мне хочется вместо этого проткнуть кирпаном[11] толстое брюхо Зеленого Тюрбана!

А когда он пинает Джавахара, я не выдерживаю, бросаюсь на него и со всей силы бью головой, вопя, чтобы он отвязался от моего брата. Теперь орут все. Биджи повторяет: «Иди сюда», Джавахар кричит: «Перестань!» Я пинаю Зеленого Тюрбана по ногам, дергаю за курту[12], пытаюсь ее порвать, но хлопок слишком плотный. Зеленый Тюрбан отвешивает мне такую оплеуху, что я падаю на пол.

– Ах ты сумасшедшая сучка, – рычит он, а потом поворачивается к Биджи: – Вот как ты воспитываешь детей, значит! Даже дочка как дикая кошка.

Биджи мрачнеет. Она хватает меня за руку и больно выкручивает, но мне все равно. Джавахар залез под кровать. Я его спасла, по крайней мере ненадолго.

Зеленый Тюрбан продолжает размахивать кулаками и выкрикивать оскорбления, заодно поминая всех наших предков. Наконец, утомившись, он собирается уходить, но в дверях поворачивается и говорит Биджи:

– Держи своих детей под контролем, женщина! В следующий раз я пойду в панчаят[13] и добьюсь, чтобы мальчишка попал в тюрьму.

Когда он выходит, Биджи закатывает мне оплеуху.

– Из-за тебя мне приходится выслушивать подобную ругань от постороннего человека!

Джавахар вылезает из-под кровати.

– Не наказывай ее за мои провинности! – хрипит он.

Биджи подбирает хворостину.

– Твои провинности?! Это уж точно, бесстыжий ты мальчишка! Позоришь семью! Вот я тебе покажу!

Брат сидит скорчившись, прикрывая голову руками, и безропотно терпит, пока мама охаживает его хворостиной по спине.

– Скажи мне, с кем ты был? С каким бездельником ты хулиганишь? Скажи! – Она снова бьет его; мы хором рыдаем, а Биджи громче всех. – Твой отец обязательно про это услышит, и что я тогда буду делать?

Но я подозреваю, что у горя Биджи есть и другая, более глубокая причина. И действительно, вскоре она бросает хворостину и в слезах падает на землю.

– Что ж я за мать, если не могу даже прокормить детей?

Джавахар чуть поднимает голову и подмигивает мне здоровым глазом: мол, умница, горжусь тобой. Я знаю, что после, когда все закончится, мы с ним убежим к старой печке, он даст мне самую спелую гуаву из мешка, скажет, что я молодец, и мы будем обсуждать случившееся за день и смеяться. А ночью, когда Биджи и Балбир уснут, он починит мой шальвар, потому что братец все умеет. Может, я расскажу ему свой странный сон про горы.

Я запомню навсегда и этот момент, и лицо брата – в синяках, но с улыбкой. Я так его люблю, что кажется, будто мое сердце выкручивают досуха, как Биджи белье во время стирки.

Мы вдвоем, Джавахар и я, против всего мира.

Глава 2

Манна

Манна Сингх. Почему-то у меня не получается воспринимать его как отца. Может, потому, что мы его редко видим. Манна налетает на наш дом непредсказуемо, как ураган, и не предупреждает письмом. Только дураки тратят деньги на посыльных, утверждает он. Но я думаю, на самом деле он хочет застать нас врасплох.

Вот и сегодня он шумно и весело распахивает дверь во двор.

– Здравствуй, жена, я проголодался! Что есть из еды? Надеюсь, что макки ки роти[14] и сааг[15] – даже в Лахоре никто их не готовит так вкусно, как ты!

Глаза у Биджи вспыхивают. Она слишком хорошо знает мужа, чтобы поддаваться его обаянию, но отвечает все-таки вежливо:

– Горшки с зерном стоят пустые. Ты в прошлом месяце не присылал денег.

Я восхищаюсь тем, как ловко она скрывает раздражение, – у меня так не выходит. Биджи знает: если разозлить Манну, ничего от него не получишь. Он начнет орать и кидаться вещами, а потом пойдет к своему двоюродному брату, который живет в центре Гуджранвалы. Они отправятся куролесить, а на следующее утро Манна вернется в Лахор с больной головой и пустыми карманами.

И стратегия Биджи действует.

– Забыл, наверное, – говорит Манна, и на лице у него раскаяние. – Трудно все упомнить, когда у человека столько важных дел, сколько у меня. Ты же знаешь, Саркар ждет от меня советов. – Он лезет за пояс и достает пригоршню монет. Под настроение Манна умеет быть щедрым. Он подзывает Джавахара, напряженно стоящего у двери. Мы все напряжены рядом с Манной: его веселье легко может закончиться злобной руганью или пощечиной. – Бери, мальчик, принеси матери с рынка все, что ей нужно. И скажи мяснику, что завтра мне понадобится козлятина. На двенадцать человек – устроим пир!

Перед тем, как убежать, Джавахар обменивается взглядом с матерью. На рынке он будет отчаянно торговаться, чтоб сэкономить побольше денег. Мы их припрячем на черный день.

* * *

После обеда Манна отдыхает на плетеной кровати. Я принесла ему все подушки в доме. Он оперся на них по-королевски и скомандовал нам выстроиться перед ним. Балбир он говорит, что она слишком быстро растет – он еще не готов к расходам на свадьбу дочери. Балбир съеживается, чтобы выглядеть поменьше, и смотрит себе под ноги.

– О господи, да встань ты прямо! – рявкает Манна. – Горбунью мне еще сложнее будет выдать замуж. А ты, мальчик, какие у тебя успехи в школе?

– Превосходные, – докладывает Джавахар, глядя Манне прямо в глаза. – Учитель говорит, у меня способности к счету.

До чего же он умело врет! На самом деле Джавахар часто прогуливает уроки. Я делаю за него домашние задания и занимаюсь с ним перед экзаменами, но все равно в прошлом году он чуть не провалился.

– Отлично, отлично! – громогласно восклицает Манна. – Способности к счету – это полезно. Отведу тебя как-нибудь в Лахор, найдем тебе работу во дворце. Саркар мне не откажет.

Когда все в доме засыпают, я подхожу к Джавахару. Он лежит на полу, поскольку Манна занял его кровать.

– Он правда возьмет тебя во дворец? – Я хочу для брата всего самого лучшего, но не могу себе представить жизнь без него.

Джавахар пожимает плечами:

– Кто знает? Половину обещаний он так и не выполняет.

Но я слышу томление в его голосе.

* * *

После обеда Манна переключает внимание на меня.

– А как моя малышка?

– У меня все хорошо, отец! – отвечаю я, раскрасневшись от удовольствия, что он не забыл про меня. – Я выучила таблицу умножения до двенадцати и прочла весь учебник, хотя прошла только половина года. Бхай-сахиб[16]