Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни

мамой и старшей сестрой Балбир. Лучше их не будить. Как только они проснутся, утро перестанет принадлежать мне одной.

Кругом тишина, только Биджи[7] негромко похрапывает. И тут я снова слышу этот звук: осторожный щелчок деревянной двери. Я выбираюсь из-под ноги Балбир. Она вечно раскидывает руки и ноги во все стороны, летом утаскивает у меня подушку, а зимой – наше общее одеяло, да еще и щиплется, чтоб я не дерзила, и жалуется, что всем окружающим я больше нравлюсь, потому что я красивее.

Я тороплюсь во двор. Кровать, где должен спать мой брат Джавахар, пуста, но цепочка, на которую запирается наружная дверь, все еще слабо покачивается. Я выбегаю наружу прямо в ночном шальвар-камизе[8], не переодеваюсь. У меня все равно, кроме этого, только два шальвар-камиза, и оба для школы. Я и сандалий не надеваю. Мы живем на грязной окраине Гуджранвалы, тут церемонии ни к чему.

Брат собрался в очередное приключение, и на этот раз я хочу поучаствовать.

Приключения Джавахара обычно связаны с воровством еды, потому что мы вечно недоедаем. И попрошайничать нам нельзя, в отличие от детей из более бедных семей: отец считается важной персоной, и это испортит его репутацию. Наш отец, Манна Сингх Аулакх, работает – и живет – в крепости Бадшахи-Кила в Лахоре. Он сказал нам, что махараджа Ранджит Сингх, сам Саркар, каждый день с ним разговаривает. Никак нельзя, чтобы дети такого человека попрошайничали на глазах у соседей. Мама украшает шали вышивкой пхулкари – она настоящая мастерица и очень усердная труженица. Но в нашей деревне много мастериц и недостаточно заказов, поэтому Джавахар ворует. Обычно он кладет добычу возле пылающей печи-чулхи, чтобы Биджи ее нашла: кукурузу с полей, зерно, разложенное на просушку, манго из чьего-то сада. Биджи принимает подарки молча, одновременно радуясь и стыдясь. Джавахар и для меня всегда что-нибудь откладывает: сочный абрикос или пригоршню сладких плодов джамболана, от которых губы становятся фиолетовыми. Мы сидим на берегу заросшего потока, который неторопливо ползет мимо нашей хижины. Тут красиво, но вот рыбы, к сожалению, нету. Затаив дыхание, я слушаю рассказы брата о том, как он забрался во фруктовый сад, как убежал от сторожевых собак. Ему одиннадцать, всего на два года больше, чем мне, но я никем так не восхищаюсь, как Джавахаром. Я хочу быть добытчицей, как он, а не просто лишним ртом.

Сегодня я покажу, на что способна.

Я бегу по пыльной тропе, а когда она разветвляется – налево поля, направо сады, – сворачиваю к садам, читая молитву Вахе Гуру[9] о том, чтобы правильно угадать направление. Можно ли молиться, когда собираешься идти воровать? Наверное, можно, потому что я вижу, как впереди бежит Джавахар, костлявый и босой, как и я, – ремешки его сандалий порвались еще несколько месяцев назад. Я догоняю его, тяжело дыша.

Брат слышит шаги и разворачивается, вскинув кулаки. Увидев меня, он морщится.

– Джиндан, иди домой.

– Ну пожалуйста, братик, – умоляю его я, – возьми меня с собой.

Наконец он сдается, в основном потому, что время уходит. Скоро фермеры придут поливать деревья, к тому моменту нам надо отсюда убраться. Я радостно хватаю его за руку, и мы бежим к рощам гуавы. Забравшись на дерево, ищем спелые фрукты. Я горжусь тем, как залезла наверх, не отставая от Джавахара, хотя порвала при этом шальвар на колене – за это мне точно достанется от Биджи. Гуав меньше, чем я надеялась.

– Еще не сезон, – объясняет мне Джавахар, – просто потом в рощу не проберешься: хозяин наймет сторожей.

Я кусаю зеленый кислый фрукт. Если съесть таких плодов слишком много, непременно понос будет, но я так проголодалась! Ловкие пальцы Джавахара выбирают лучшие плоды. Он роняет их в свой джутовый мешок, а парочку дает мне, чтоб я завязала в подол камиза. Мешок уже довольно тяжелый. Джавахар шепчет, что ему, возможно, удастся поменяться с не слишком щепетильным соседом – пригоршню гуав за миску пшеницы. Тут он напрягается: вдали появляется зеленый тюрбан.

– Хозяин! – шепчет Джавахар. – Быстрее, прыгай!

Он уже спустился и готов бежать. Но земля так далеко.

– Ну же, Джиндан.

От ужаса я не могу пошевелиться. Тюрбан подплывает все ближе. Я начинаю плакать. Теперь из-за меня мы попадемся.

– Давай так же, как наверх лезла, только задом наперед, – советует брат спокойно и терпеливо. – Сначала одну ногу, потом другую. У тебя получится, я знаю.

Я начинаю слезать, все еще плача. Но получается слишком медленно.

– Я его отвлеку, – говорит Джавахар. – Бери мешок и беги. Вдоль реки, там тебя не будет видно в траве. Мешок клади в наше секретное место за разбитой печью. Биджи ничего не говори.

Он отбегает от дерева и, насмешливо окликнув хозяина, поднимает повыше две гуавы. Тот с воплем бросается в погоню. Теперь фермер целиком сосредоточил свое внимание на Джавахаре, и я соскальзываю на землю. Колено ободрано, шальвар порвался еще сильнее. Но у меня мешок гуав. Я бегу и молюсь: «Вахе Гуру, защити моего брата».

* * *

Дома я героически вру Биджи. Иногда маме лучше ничего не знать.

– Я на реке была, пыталась рыбу поймать и не заметила, что слишком долго засиделась. Нет, я не знаю, куда делся Джавахар.

Биджи выкручивает мне ухо, но не слишком сильно – она еще не видела дыру на шальваре. Я торопливо умываюсь остатками воды со дна ведра и переодеваюсь в школьный шальвар-камиз. Он мне великоват и успел полинять от множества стирок, поскольку достался мне от Балбир. Я не хочу опаздывать в школу – в отличие от брата и сестры, я люблю учиться. Мне повезло, что удалось уломать Биджи позволить мне ходить в школу. Большинство местных семей не считают нужным учить девочек. Я допиваю водянистый ласси[10], который Биджи сберегла с прошлого вечера, и беру доску и мел.

В дверь кто-то громко стучит. Это тот тип в зеленом тюрбане, и он тащит за руку Джавахара. Нос у брата разбит, один глаз заплыл.

Я недостаточно хорошо молилась.

Тип в зеленом тюрбане размахивает руками, рассказывая, как его обокрали. Его послушать, так мы прямо целую гору гуав украли. Он говорит Биджи, что с мальчишкой был кто-то еще, но кто – мальчишка так и не признался. Даже имени своего не назвал, хорошо, один из работников его узнал. Потом фермер обращает на нас возмущенный взгляд.

– Не будь я таким добрым человеком, отвел бы паршивого воришку к старосте.

Моя сестра Балбир, робкая