Тысяча кораблей - Натали Хейнс

было ни людей, ни судов, осталось лишь жертвенное подношение, какое-то огромное деревянное сооружение, сообщили они. Невозможно понять, кому греки его посвятили и зачем. «Посейдону, во имя благополучного возвращения домой», — предположила Креуса, пока ее маленький сынишка носился по грязной земле. «Трава снова вырастет», — сказала она Эврилеону, когда они втроем впервые вышли за пределы города. Впрочем, памятуя о собственном детстве, Креуса обещала слишком много. Она забыла о шипованных подошвах, топтавших землю, о колесах тяжелых колесниц и реках крови.

Эней кивнул жене, и на мгновение в его лице под густыми темными бровями мелькнули черты их сына. Да, божественным получателем подношения, несомненно, являлся Посейдон. А может, и Афина, так долго покровительствовавшая грекам, или Гера, ненавидевшая троянцев, сколько бы скота они ни забивали в ее честь. Семья обошла по краю недавнее поле битвы и направилась к бухте. Наконец-то Эврилеон почувствует под ногами песок, а не грязь и камни! Креуса уже почуяла перемену, когда почва стала более зернистой и вокруг появились пучки густой морской травы. Когда мягкий западный ветер подул женщине в таза, по щекам у нее заструились теплые слезы. Муж протянул покрытую шрамами руку и большим пальцем вытер ей лицо.

Не довольно ли? — спросил он. — Хочешь, вернемся?

— Пока нет.

* * *

Теперь Креуса вновь почувствовала, что плачет — но не от страха, хотя она боялась, а Энея не было рядом, чтобы утешить ее. Улицы заволокло клубами дыма, который и вызвал слезы, прочертившие дорожки на измазанных сажей щеках. Женщина свернула на тропинку, которая должна была привести ее в нижнюю часть города, где можно было, пройдя у подножия стен, добраться до ворот. Креуса безвылазно просидела в Трое десять лет и обследовала все ее тропинки вдоль и поперек.

Знала каждый дом, каждый закоулок, каждый изгиб и поворот. Но хотя она была уверена, что спускается по склону холма, внезапно оказалось, что дальше пути нет: тупик. Креуса ощутила, как в груди нарастает паника, и начала хватать ртом воздух, захлебываясь жирной копотью, забившей горло. Мимо пробежали какие-то мужчины — греки, троянцы? Определить было невозможно: для защиты от дыма они обвязали лица тряпками. В отчаянии женщина тоже огляделась в поисках подходящей ткани. Но стола[2] осталась дома, и Креуса не могла за ней вернуться, даже если бы знала дорогу назад, в чем уже не была уверена.

Она хотела остановиться и попытаться отыскать знакомые ориентиры, которые позволят точно определить ее местонахождение и рассчитать, как лучше выбраться из города, но времени уже не оставалось. Креуса заметила, что дым под ногами как будто слегка рассеялся, и присела на корточки, чтобы набрать воздуха в легкие. Огонь распространялся во всех направлениях, и хотя из-за марева судить было трудно, казалось, что пожар полыхает совсем рядом. Креуса повернула назад, добралась до первого перекрестка, взглянула налево, где вроде было чуть светлее, затем направо, в беспросветную мглу. Ей стало ясно, что надо держаться темноты: ярче всего, должно быть, те части города, где бушует самый страшный огонь. Значит, Креуса уйдет во мрак.

* * *

Солнце ослепило Креусу, когда они с Энеем приблизились к мысу, где в ложбине прежде располагался греческий стан. Лагерь был заметен только с самых высоких точек Трои — крепости и сторожевых башен. Креуса каждый раз взбиралась туда, когда муж бился за городскими стенами. Если она будет следить, как он сражается на равнине, говорила себе женщина, пусть даже ей не удастся опознать его в месиве грязи, крови и сверкающих клинков, она сумеет уберечь его. И вот теперь Эней шагал рядом, положив руку ей на плечо. Креуса ждала, что почувствует невероятное облегчение, увидев пустую бухту и обезлюдевшим лагерь. Но, когда они с Энеем свернули к берегу, она едва обратила внимание на исчезнувшие суда и мусор на месте прежней стоянки. Как и у других троянцев, шедших впереди, взоры Энея с Креусой невольно обратились вверх — на деревянного коня.

Это было самое большое жертвенное приношение, которое доводилось видеть троянцам, даже тем, кто бывал в Греции до войны. Эллины в очередной раз решили отличиться. Их дары богам всегда были безмерно расточительны. Зачем приносить в жертву одну корову, если можно устроить гекатомбу[3]? В первые недели войны, когда Креуса довольствовалась лишь мисочкой ячменной похлебки в день, чуть сдобренной молоком, Трою терзал запах жареного мяса, несшийся из-за стен. Женщина понимала, что греки нарочно выставляют напоказ туши перед осажденным городом. Но одним голодом троянский дух не сломить. Пока тянулась многолетняя война, Креуса не раз думала, что враги, верно, сожалеют о прежней щедрости своих приношений богам. Сбереги они часть скота — и ныне могли бы уже владеть целым стадом, которое паслось бы на морской траве и поддерживало греческих воинов, тощавших год от года.

Но нынешний дар был так огромен, что казался обманом зрения. Креуса на миг отвела взгляд и опять обратила его на гигантское дощатое сооружение, вновь поразившись его размерам. Перед троянцами вздымалась громада в три или четыре человеческих роста. В очертаниях скульптуры, пусть и примитивных (а чего еще ждать от греков?), безошибочно угадывался конь: четыре ноги, длинный хвост из травы и морда, хоть и без гривы. Дерево было грубо обтесано топором, но доски прилегали друг к другу довольно плотно. Вокруг лба коню повязали ленты, чтобы показать жертвенное предназначение фигуры.

— Ты когда-нибудь видел такое? — проронила Креуса, обращаясь к мужу. Тот помотал головой: нет, конечно.

Троянцы боязливо приблизились к коню, точно он мог ожить и лязгнуть зубами. Глупо бояться деревянной фигуры, но неужели только она и осталась после отхода вражеского войска? Мужчины стали совещаться, как поступить, а женщины, стоя в сторонке, шепотом обсуждали диковинного зверя. Может, набрать хвороста, обложить ноги странного существа и поджечь его? Если это жертва богам, чтобы те послали грекам попутный ветер (это казалось вполне вероятным, хотя Креуса слышала, что в прошлом эллины делали куда более страшные приношения), то удастся ли троянцам нанести врагам последний удар, уничтожив коня? Лишатся ли греки благосклонности богов? Или троянцам следует забрать коня и посвятить его богам от своего имени?

Вскоре обсуждение переросло в жаркий спор. Соплеменники, сражавшиеся бок о бок, братья по оружию и крови,