"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Ингвар взглянул на чашу в руках Калимира новым взглядом. Там, под серебряной окантовкой… череп ромейского царя?

– И теперь мы пьем из нее во славу наших предков, во славу доблести болгар и их союзников и за погибель этого подлого племени – греков! – провозгласил Калимир. – Пью за тебя, Ингвар, – и да заберет дьявол наших врагов!

Он отпил из чаши и поставил ее на блюдо. Отроки поднесли блюдо Ингвару.

Опираясь о стол, тот встал и постарался покрепче утвердиться на ногах. Взглянул на чашу. Она состояла из трех частей: внизу было невысокое серебряное основание, украшенное резьбой и самоцветами, наверху – такая же окантовка. А между ними, в основе донца, был помещен гладкий, густо-желтый, как коровье масло, костяной свод. Ощущая внутреннюю дрожь и холод в груди, Ингвар признал: да, правда. Это верхняя часть человеческого черепа, отпиленная на уровне глазных впадин и оправленная в серебро. Давно покойные златокузнецы хана Крума сделали так, чтобы каждый, удостоенный чести видеть эту чашу вблизи, сам мог убедиться, из чего она изготовлена.

И сейчас еще в ней жила душа того, кто разрушал города, громил войска, убивал детей и женщин и думал, что лишь виднокрай может положить предел его мощи. И вот – уже полтора века вынужден внимать здравицам своих врагов на их пирах, невольно делясь с ними своей плененной силой.

Где теперь душа этого человека? Бог дал царям ромеев совершенную мудрость и власть над народами, сказал епископ Киприян. Но попала ли к его Богу душа Никифора, когда голова, ее обиталище, подверглась этому жуткому древнейшему обряду? Сумели отмолить ее все те патриархи Греческого царства, что сменились с тех пор?

Или душа Никифора до сих пор здесь?

«Не приведи судьба такое мне и роду моему…» – невольно подумал Ингвар. И взял чашу, стараясь усмирить дрожь в пальцах. Он держал в руках само средоточие многовековой борьбы болгар и греков.

– Пью на тебя, Калимир! – немного хрипло от волнения, но твердо сказал он и поднял чашу. – Да пошлют нам боги удачи и победы, а врагам нашим – погибель и позор!

Он отпил из чаши, и вино обожгло – будто впитало всю ярость непримиримой борьбы поколений. «Еще не конец!» – будто шепнул ему неслышный голос из сосуда, и мороз пробежал по хребту.

– Над этой чашей мы с тобой обменяемся обетами верности нашего будущего родства, – сказал Калимир, вновь принимая ее. – На свадьбе я не смогу принести ее сюда. Мой дед Владимир сумел сохранить это сокровище, но у Печо отнимутся ноги, если он его увидит! – Боил усмехнулся, и по рядам его дружины пробежал презрительный смешок. – Но тот, кто пил из этой чаши, никогда не уступит грекам, и это мой дар тебе как моему зятю и союзнику.

– Не думал я, что мои раны принесут мне такую удачу, – ответил Ингвар, когда чаша к нему вернулась. – Но теперь скажу, что это была невысокая цена. И у меня есть достойный дар для тебя взамен. За… твою сестру и твою дружбу.

Поставив чашу Никифора назад на блюдо, Ингвар развязал кошель на поясе и вынул плоский камешек размером с лесной орех, серый и ничем не примечательный.

– Это «белужий камень». Говорят, если человека хотят отравить, но этот камень будет в чаше, он впитает в себя весь яд и человек останется невредим, пусть даже яда хватило бы на десятерых. Я дарю его тебе как выкуп за мою невесту, твою сестру, и желаю тебе здоровья и долгих лет жизни.

Ингвар положил «белужий камень» на стол; тарханы и багаины из приближенных Калимира тянули шеи, пытаясь разглядеть это чудо. Многие о нем слышали, но видеть не приходилось никому.

– Истинно княжеский дар! – воскликнул удивленный и обрадованный Калимир. – Сегодня он нам не пригодится, но тому, кто имеет дело с греками, это средство и впрямь дороже золота. Я буду хранить его в чаше Никифора. И пусть дух его знает: о камень нашей с тобой дружбы коварство греков обломает свои гнилые зубы!

За столами засмеялись. Ингвар отпил из чаши, передал ее Бояну и снова сел. Ныла рана в бедре, но на душе посветлело. Сомнениям настал конец. Князь руси знал: это решение, принятое над чашей Никифора, обойдется ему недешево.

Но жизнь не сказка, где волшебный меч просто достают из-под камня. А меч ему еще понадобится.

Продвигаясь по Вифинии на восток, русы миновали устье следующей после Сангарии большой реки – Гипия. Большое селение лежало на самом берегу моря: на песке виднелись лодки, у воды теснились глинобитные рыбацкие хижины, крытые высушенной морской травой, а чуть выше краснели черепицей кровли более крупных и богатых домов, сложенных из старинного камня. Над крышами высилась округлая, уже хорошо знакомого русам вида кровля церкви, увенчанная крестом. По виду селение обещало легкую добычу, однако сразу настораживала тишина: нигде не виднелось движения, и появление в заливе сотни скутаров с вооруженными чужаками как будто осталось незамеченным.

Когда высадились, стала ясна причина: селение оказалось пустым. Жители бежали, увели скот, унесли все ценное. Двери церкви были заперты, но внутри не обнаружилось ничего пригодного в добычу – лишь каменные столпы да настенные росписи.

Осмотрели дома, что побольше и побогаче. Бежавшие хозяева унесли именно то, что русы предпочли бы взять, – хорошую одежду, посуду, дорогую утварь, не говоря уж о деньгах и украшениях. Оставили глиняные горшки и каменные скамьи.

В одном хорошем доме обнаружился погреб; сунувшись в него с факелом, Альв тут же выскочил назад с проклятьями. Остальные охнули: его ноги выше щиколотки оказались насквозь мокры от чего-то красного. Первая мысль была – кровь, ибо крови в Греческом царстве русы повидали уже немало. Там что – трупы? Но, когда принесли еще три факела и осторожно заглянули снаружи, рассмеялись. Погреб был полон разбитых амфор с красным вином, и все содержимое стояло внутри озером.

В этом же доме обнаружили расколоченные горшки масла, а в пифосы с мукой было набросано песка и камней. Эти пифосы – огромные глиняные емкости, зарытые в землю, служили грекам хранилищами зерна и муки, как славянам – зерновые ямы. С узким дном и широким горлом, многие из них были так велики, что в них свободно помещался взрослый человек; уже привыкнув, русы знали, что женщины и дети часто прячутся в пифосы. Но в этих никого живого не обнаружилось, зато в запасы зерна тоже было насыпано песка, и к тому же оттуда отчетливо несло мочой. Жители постарались лишить захватчиков какой бы то ни было добычи – испортили припасы, какие не под силу оказалось увезти.

Примерно то же застали и в других домах, где имелись излишки. Разозленные русы хотели было эти дома поджечь, но Мистина велел обождать: успеется перед отплытием.

Неудача разочаровала, однако не удивила: не в первый раз. Теперь уже весть о русах летела впереди них по побережью. Здесь заселена была довольно узкая прибрежная полоса, а не далее одного-двух роздыхов от моря начинались горы. Успех обеспечивали быстрота и внезапность. Держать в одном месте без малого семнадцать тысяч человек было бессмысленно и неудобно, и Мистина решил действовать как прежде – загоном, только в куда более широких границах. Войско двинулось вперед почти без остановок: только на ночлег. На каждой стоянке какая-то дружина, в тысячу или две человек, смотря по населенности местности, оставалась и уходила прочесывать побережье до самых гор, чтобы потом, взяв добычу, нагонять войско.

Уже два раза натыкались на города, обнесенные каменными стенами. Эта местность была освоена греками настолько давно и те столько веков воевали между собой и с разными другими противниками, что укреплений понастроили немало. В первый раз бояре решили просто обойти крепость и не тратить время на осаду, чтобы не дать жителям округи возможность разбежаться и спрятаться в горах. Но оказалось, что в окрестностях нет никакой добычи: предупрежденные дымами пожарищ, беженцами и гонцами от стратига фемы, жители сел бежали в город, угнали скот, унесли припасы. А пока дружины обшаривали округу, из крепости ночью вышел греческий отряд и перед самым рассветом напал на русов под началом Вагуды, ночевавших в каком-то селе. Превосходя двухсотенную дружину числом, греки почти всех перебили, человек двадцать взяли в плен.