Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Закурив, Ляпунов молча пододвинул на край стола деше­венький пластмассовый портсигар, жестом предложил Ивась-яну папиросу Тот молча покачал головой и приложил руку К виску

Ляпунов встал, прошелся по комнате, наморщив лоб Видимо, он был в мучительном затруднении.

— Как хотите — не понимаю...— сказал он негромко, повернувшись к подследственному спиной и аккуратно сма­хивая с настольного сукна табачные крошки в ладонь.— Не понимаю... не укладывается в голове...

Тигран Вартанович не произнес ни слова.

— Я все ищу причину...— продолжал Ляпунов.— Жили вы как будто неплохо. Зарплата приличная... Правда, жена у вас любит франтить... но вы же могли поставить ее в какие-то рамки...

— В том-то и дело, что не мог,— грустно вставил Тигран Вартанович.

— Значит, все-таки — деньги?..

— А что же еще? — вздохнул Ивасьян.

— Значит, будете говорить?

— Да. Мне скрывать нечего.

Ляпунов нажал кнопку звонка. Вошел дежурный.

— Пришлите кого-нибудь для ведения протокола. По-мо­ему, Алферов сейчас здесь.

— Слушаюсь.

Алферов, войдя, молча пристроился за столиком в углу кабинета.

—  Ну что ж, начнем. Очевидно, вы будете говорить прав­ду? — Степан Степанович повернулся к Ивасьяну и сел на краешек стола.

Тот кисло улыбнулся.

—  Да, конечно. Пишите, Алферов. То, что произошло,— постыдный для меня факт, и, понятно, я готов понести за­служенное наказание...

Ивасьян говорил долго и обстоятельно. Плакался на свою жизнь, уверяя, что в кругу семьи постоянно чувствоЁал себя одиноким, непонятым. Признался, что с тоски втихомолку выпивал, хотя никто и никогда не видел его пьяным. Чтобы избежать семейных сцен и скандалов, старался исполнять все прихоти своей супруги, а она становилась все ненасытнее, все настойчивее... Идара Сапиева он вовсе не знает, а дело его попросил у Дыбагова, чтобы хоть на несколько дней вы­рваться из привычной опостылевшей ему обстановки, побыть одному Человек, который предложил ему деньги, представил­ся как Федоров, хотя едва ли это настоящая его фамилия. Такой суммы, как пятнадцать тысяч, он, Ивасьян, в руках никогда не держал и... сам не знает, что на него нашло. Вдруг мелькнула мысль о том, что можно уехать. Подальше от жены и тещи, от своих неудач по службе... И так безраздельно завладело им вдруг это желание, что он не устоял перед соблазном. Дела Сапиева прикрывать не собирался, ведь он его и не уничтожил. Единственная его вина в том, что надул жулика... Разумеется, совершил преступление то, что он сделал,— несовместимо ни с его званием, ни с его совестью коммуниста..

—   Судите,— тихо, но твердо сказал он после минутного молчания.— Я все приму, как должное.

Вошел Дыбагов.

—  Продолжайте, продолжайте, Степан Степайович,— остановил он поднявшегося было Ляпунова.— Я посижу вот здесь, с Алферовым. Мешать не буду...

—  Так...— слазал Ляпунов, пригладив рукой волосы.— История, прямо сказать, некрасивая...

—  Куда уж хуже,— согласился Ивасьян, бросив обеспо­коенный взгляд в сторону Дыбагова. Взгляд этот не усколь­знул от внимания Степана Степановича, и он с досадой по­думал, что именно сейчас начальнику управления не стоило приходить.

—  Хочу задать вам несколько вопросов,— будничным тоном сказал Ляпунов. В голосе его слышалось: «Все ясно, но ради проформы я должен сделать все, как положено...»

—  Пожалуйста...

—  Почему вы бросили деньги за окно?

—  От страха. Я тысячу раз потом пожалел, что взял их... Будто затмение нашло...

—  Почему вы решили, что человеку, который представил­ся вам как Федоров, можно верить? Ведь он мог просто спро­воцировать вас на взятку...

—  Не знаю... Я сначала накричал на него... даже взялся за трубку, хотел позвонить Куваеву, но...

—  Вдруг отчетливо представили себе, что могут означать для вас пятнадцать тысяч!

—  Да...

Ляпунов сел за стол, закурил и задумался, не обращая на Ивасьяна и Дыбагова никакого внимания. Пока все шло хорошо. Ивасьян успокоился, уверившись, что дело его ог­раничивается крупной взяткой, подделкой подписей в дубли­кате дела и использованием служебного положения в корыст­ных целях. Признание — чистосердечное иа первом же до­просе, а значит, можно рассчитывать на небольшой срок».

«Теперь, пожалуй, самое время...»,— подумал Ляпунов и незаметно нажал кнопку звонка.

—  Алферов, все записали? — спросил он.

—  Да, почти, сейчас кончаю...

—  Дайте подследственному прочесть протокол...

Пока Ивасьян читал, Дыбагов порывался что-то сказать Ляпунову, но тот приложил палец к губам. В дверь постучали.

—   Войдите...

Тигран Вартанович читал протокол и не обратил внима­ния на вошедшего милиционера. Тот держал в руках кожа­ный саквояж.

—   Ставьте на стол,— сказал Ляпунов.

Ивасьян поднял голову и побелел. На столе стоял его саквояж!

—  Узнаете? — жестко и быстро спросил Ляпунов.

—  Нет...— еле слышно прошептал Ивасьян.— Это не мой...

—  Я пока не сказал, что ваш. Но на ручке — ваши от­тиски пальцев. И Алферов видел сквозь щель в калитке, как вы уносили его от Воробьевой!..

—  Не знаю, ничего не знаю!..

—  Обморок не поможет,— повысил голос Ляпунов.— И имейте в виду: Воробьева и Шагбан Сапиев арестованы. Так что готовьтесь к очным ставкам...

—  Ничего не знаю...

—  Кстати, зачем-вам понадобились доллары! — Ляпунов положил руку на саквояж.

—  Там нет никаких долларов! — визгливо выкрикнул Ивасьян.— И вы это отлично знаете. Несколько лент зубно­го золота — это не доллары!

—  Отлично. Где спрятали золото?

Тигран Вартанович открыл рот, оторопело глядя на Ляпу­нова. Вскочил, рванулся к саквояжу, трясущимися руками распахнул его. Саквояж был пуст. Значит, они не нашли! А он, старый дурак, выболтал сам! Ивасьян скрипнул зубами и упал на свой стул.

—  Где золото? Как вы, очевидно, понимаете, говорить придется, господин поручик!

—  Вы что? — снова подскочил Тигран Вартанович, сжи­мая кулаки.— Да как вы смеете?..

—  Смею. Федоров назвал вас поручиком. Это и застави­ло вас отнестись к нему с доверием. Форточка была откры­та, и техничка все слышала. Она подводила в это время фундамент вокруг здания! Разговор ваш о Сапиеве был бо­лее чем подозрителен. И, к вашему сведению, Федоров — вовсе не Федоров, а фальшивомонетчик и авантюрист, неудав­шийся художник в прошлом...

—  Нечего шить мне дело! — заорал Ивасьян, перестав сдерживаться.— Мало ли кто как меня назовет! Это не ос­нование!..

— Верно. Но в вашем личном деле — странный пробел. С 1919 по 1921 год. Справки за эти два года о вашей работе в Фастовском райотделении милиции — чистейшая липа!

— Это еще надо доказать!

-- Завтра-послезавтра вам будут предъявлены доказатель­ства. Наконец, еще одно: Муталиб Акбашев...— Ляпунов сде­лал намеренную паузу. Тигран Вартанович замер, но не сдви­нулся с места.— Акбашев вчера пытался бежать за границу на иностранном судне...— Ляпунов снова помедлил, сообра­жая, все ли говорить Ивасьяну. Беда в том, что Акбашеву по дороге из порта в город удалось бежать. Вот уже сутки как его ищут.

—  Еще вопрос,— продолжал Степан Степанович.— Если не ошибаюсь, Акбашев — личность вам не безызвестная?

Лицо Ивасьяна исказилось.

— Один, значит, хотел, подлая тварь,— очень тихо ска­зал он.

— Один. Воробьева перед тем, как ее задержали, успела дать ему знать о вашем аресте...

Дыбагов сидел молча. В глазах его было страдальческое выражение, будто он мучился зубной болью.

«Хороший ты человек, Асхад Асламурзович,— подумал Ляпунов, бросив взгляд в его сторону...— но нельзя быть таким близоруким...»

— Будете говорить? — равнодушно спросил Степан Сте­панович Ивасьяна.

— Да,— махнул тот рукой — Пишите...

11. КТО ТАКОЙ ГАЗИЗ?..

Часа в три ночи Жунид неожиданно проснулся. Это слу­чилось с ним в первый раз за все время его оперативной работы. Несколько минут он лежал неподвижно, еще весь во власти какого-то назойливого видения, преследовавшего его во сне. Потом снова закрыл глаза, пробуя вспомнить, но не сумел.

Он лежал на деревянной раскладушке в доме Махмуда Коблева. В углу, на тахте, храпел Дараев. Жуниду вдруг захотелось бросить в него чем-нибудь, но он сдержался и, потихоньку встав, оделся и вышел во двор.

Ночь стояла тихая и темная. Ни одной звезды. И совсем тепло. Не похоже, что средина октября.

В конюшне заржала лошадь. Жунид беззвучно засмеял­ся. Ну конечно. Во сне его преследовал один и тот же кош­мар: скачущий прямо на него вздыбленный конь с одним ог­ромным глазом во лбу. Жунид увертывался от него, пытаясь бежать, но ноги увязали в жидкой трясине, доходившей ему до колен...

— Черт побрал бы этого одноглазого мерина,— негромко выругался он и достал папиросу. Ему надоело постоянно клян­чить у Дараева, и вчера он купил в сельпо пачку папирос, решив, что бросит курить позднее, как только развяжется с чохракским делом.