Южный узел - Ольга Игоревна Елисеева

голос до сих пор молчавший Воронцов. — Мне пришлось командовать Нарвским полком, который вот так же корили знаменем. А люди просто попали под перекрёстный огонь: друг друга вытаскивали, оружие не бросили, даже пушки выкатили… Я за каждого потом мог поручиться. А принял — хуже них не было. Теперь из лучших.

Его величество ещё недовольнее засопел, но возражать не стал. Видимо, великим князьям рассказывали историю Нарвского. Теперь овеянного славой, трубящей в серебряные полковые трубы, бравшего Париж…

Бисторм благодарно посмотрел на Воронцова. Государю мало кто дерзал возражать. Тот быстро отучал от подобной привычки: взгляда бывало достаточно. Но Михаил Семёнович даже не возражал — рассказывал.

— В лейб-гвардии и солдаты, и офицеры из молодых, войны не видевших. Так было угодно вашему августейшему брату. Все обстрелянные в армейских полках.

Не графу сейчас сообщать, почему так. Покойный монарх не хотел, чтобы в гвардии, войди генералы в заговор, они могли рассчитывать на рядовых, прошедших с ними от Москвы до Парижа. На этом провалился Милорадович. Гвардейцы его не знали. А он-то думал… поехал уговаривать… Впрочем, его император простил. Мёртвого простил. А с живого, может, и спросил бы.

Тогда, 14 декабря, необстрелянность мятежников спасла трон. Теперь, на войне, молодость гвардии оборачивалась против русской стороны.

— Учить надо, — спокойно заключил Воронцов. — А в пекло успеется.

— Нет знамени — нет полка, — заявил император. — Генерал Бистром завтра зачитает им приказ. Личный состав будет отдан 13-му и 14-му армейским егерским полкам. Пусть учатся.

Бистрома чуть удар не хватил.

— Мой полк, — повторял он. — Мой полк…

Но мирволить никто не позволил.

— Каковы ваши намерения, генерал? — император был темнее тучи.

«Приятно, что вы спрашиваете о моих намерениях, а не о своих», — чуть не сказал Воронцов. Попробуй покомандуй, когда у тебя на голове Главная квартира и за каждым чихом надо бегать спрашиваться.

Бенкендорф побаивался за друга. Слишком волен на язык. Слишком насмешлив. Уже прозвал императора со свитой «золотой ордой» — изобилие шитья на эполетах позволяло. И уже весь лагерь повторял. Понаедут с советами. Шли бы уж, не мешали делать своё дело.

— Я намерен ждать, пока генерал Шильдер не подведёт под стены взрывчатку и не проделает в них пару-тройку знатных проломов, — заявил Воронцов.

— И это когда будет? — нетерпеливо дёрнул головой император.

— Недели через две, — отрапортовал Шильдер — Мы ведём подкопы в трёх разных направлениях. Егеря будут прикрывать минёров беглой стрельбой. Вот, изволите видеть, я принёс чертежи и расчёты.

Никс полюбопытствовал. Иногда он забывал, что больше не инспектор по инженерной части, и углублялся в мелочи. Однако инженером был хорошим. Чертил и считал лучше любого.

— А здесь можно сократить, — карандаш пошёл по бумаге. — Если это земля, а не каменная гряда…

Спохватился.

— Даже если сократить, две недели, — покачал головой Шильдер. Он тоже решался отстаивать свою точку зрения: Никс сам его выбирал и сам когда-то ручался перед братом за годность этого офицера.

— Что же дальше?

— Сделаем вылазку в проломы, — отозвался Воронцов. — Но несерьёзную. Для вида. Чтобы напугать турок. И показать: конец близок. Тогда они легче пойдут на переговоры о сдаче крепости.

Государь похмыкал.

— А с чего вы взяли, что они вообще намерены сдавать крепость?

Тут Михаил Семёнович самым невинным голосом сообщил, что переговоры уже начаты им и командиром албанского гарнизона Юсуф-пашой. Император как стоял, так и сел. Подобного самоуправства у себя под рукой он не встречал и терпеть не собирался. Однако… надо же дать человеку сказать.

— В гарнизоне нет единства. Жители — болгарские христиане — на нашей стороне, — продолжил Михаил Семёнович. — Командуют сразу два паши. Один — комендант города Юсуф, родом албанец. Ему подчиняется албанская конница. Вы её сегодня видели в деле. Весьма боеспособна. Но воевать за турок не хочет. Сами турки подчиняются Капудан-паше Омеру. Он непреклонен. Но не имеет влияния вне цитадели. В такой мутной водице грех рыбу не ловить…

— И давно вы в сношениях с Юсуф-пашой? — Император медлил растоптать командующего в назидание потомкам.

— Как приехал под стены крепости, — с явным удивлением отозвался Воронцов. — Простите, ваше величество, но так всегда делают во время осады. Находят в неприятельском стане слабое звено и начинают ползучий обмен любезностями. Посулы, уверения, подкуп. А военная часть осады своим чередом. Так и Кутузов делал, когда я у него служил…

Никс тяжело вздохнул. Ничего-то мы не умеем! Слава богу, нарвались на одного знающего человека.

— При мне всё идёт плохо, — сообщил он Бенкендорфу. — По каждому поводу командиры бегают докладываться. Личная инициатива скована. Как бы мне ни хотелось побыть под вашей командой военным инженером, — снова обернулся государь к Воронцову, — но у вас без меня прекрасный военный инженер. И это теперь не моё место.

Генералы переглянулись, едва скрывая облегчение.

— Как вы полагаете, Михаил Семёнович, если я съезжу на пару дней в Одессу к семье, я ничего не пропущу?

* * *

Воронцов плыл, рассекая руками тёплую ночную воду. Она невесомым покрывалом окутывала его. Дома под Одессой воздух холодней воды. Не хочешь, а задрожишь. Здесь молоко в молоке. Ну, чуть освежает. Можно выбраться и, не вытираясь, ещё хоть час сидеть на берегу.

Впрочем, у него часа нет. Сто гребков туда, сто обратно. Всё, на что можно потратить время. Вспомнил, как плавали с женой на хуторе Рено. В июле вода светится. Но стоит ли сравнивать наши жидкие, зеленоватые огоньки со здешним заревом? Каждое движение отзывается мириадами звёздочек, а если глянуть в глубину, там просто горит.

Граф спускался на берег каждый вечер по крутой тропинке. Впереди с фонарём шёл слуга, в обязанности которого входило нести полотенце, похожее на парус, и лёгкие туфли, потому что его светлость терпеть не мог наступать на песок босыми ногами. Особенно после воды.

Сейчас слуга, сгорбившись, сидел у кромки прибоя. Рядом с ним на песке горел огонёк. Воронцов не боялся. Вокруг расположение русских войск, пикеты, часовые. На горизонте тёмными силуэтами с редкими огоньками — наши корабли.

Он был саженях в тридцати от берега, когда ему почудилось движение теней. Без звуков. Даже без особого колыхания воздуха. Фонарь оставался на месте. И это обмануло графа. Михаил Семёнович вышел, вытряхивая воду из уха и удивляясь на нерасторопность слуги, — туфли следовало подать, пока ноги ещё в воде. Заснул, наверное.

Ещё мгновение, граф наклонился над сидящей на песке фигурой, та качнулась в сторону. Михаил не успел ни отпрыгнуть, ни пригнуться — ему в мокрую грудь упёрлось дуло штуцера.

— З нами, — невидимый убийца