"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Видел тот крест, – торопливо заговорил Дивосил. – На корме самой ихней большой чухни… Ну, которая плавала.

– На хеландии?

– Да. На корме. Стоит такой… – Дивосил показал раскинутыми руками. – Золотом сияет сам, как молния. Мы же близко были. Близехонько. Как ушли – сам не знаю.

– Ты с кормы заходил? – уточнил Кольбран.

– Ну, да.

– Назад они не палили – против ветра нельзя. Потому и ушел. Хельги тоже так ушел.

– Так что там крест? – спросил Гримкель, пытаясь понять, впрямь ли тот представляет опасность.

– Стоит такой, – Дивосил снова раскинул руки. – Сияет. Сам как жар горит. В нем сила – сразу видать. А эти кричат… Как-то по-ихнему, я не понял, а мне вот Адун потом растолковал…

– Это он про клич их воинский, – пояснил Аудун, варяг из Ингваровых гридей. Он уже не раз, еще при Олеге Предславиче, бывал в Царьграде с купцами и понимал по-гречески. – Они кричали: «Крест победит!»

– Они всегда так кричат, – заметил Кольбран. – Обычай у них такой.

– Вот потому и побеждают всегда! – подхватил Дивосил. – У них в этом кресте – сила великая. Нам ее не одолеть. Вы его не видели, а я видел. Сей крест их царство защищает. Еще раз сунемся – все до одного погорим, никто не спасется.

Бояре и сидевшие на полу отроки загудели: в голосах слышалось и одобрение, и сомнение, и осуждение.

– Да не крест победил! – в негодовании возразил Острогляд. – А лодейный огонь! Это им они плевались. Кольбран, правда?

– Истинно. Греки «земляное масло» близ Самкрая добывают и из него как-то хитро это дерьмо делают. Смешивают с чем-то… Со смолой, что ли, или с жиром. В тайне хранят.

– А вот им сию тайну их бог и открыл, – настаивал Дивосил. – Нам против них теперь никуда!

– Мы без креста и без огня сколько лет воевали! – заговорили гриди. – Справлялись, других не хуже!

– Если крест такой сильный, что же они сарацин уже триста лет одолеть не могут?

– Против Олега Вещего им ни крест, ни огонь не помог!

– Свейн! – Фасти обернулся и нашел взглядом отдыхавшего десятского. – Дай-ка боярам глянуть добычу твою.

– Не ту, где яйца? – хмыкнул тот.

– Нет, что из утвари взяли.

Насмешливо скривившись, Свейн принес мешок. По знаку хёвдинга вывалил все на земляной пол. С грохотом посыпались бронзовые светильники, медные блюда, две серебряные чаши из церкви, три смятых серебряных оклада, куча медных и несколько серебряных браслетов, золотая серьга-бусина с помятой дужкой…

Фасти разворошил добычу и нашел серебряный крест, с которым отец Христофор лет тридцать возглавлял праздничные шествия в селе Красивое Поле. Тот был довольно скромно украшен: эмалевый лик Христа в окружении красных и зеленых недорогих самоцветов вперемешку с цветным стеклом. На кресте виднелось несколько свежих царапин и вмятин, оставленных оружием разъяренных хирдманов.

– Вот твой крест! – Фасти сердито толкнул его ногой. – Видел? Что-то не помог он никому. Ни греков, ни себя не защитил.

– Надо как-то искать наших! – продолжал подбодренный Острогляд. – Не вечно же их огнеплюи будут перед морем стоять!

– А потом они куда пойдут? – негромко спросил Кольбран.

Выбора особого не было. Сохранив лодьи, русы могли бы вернуться домой – если бы сумели прорваться мимо хеландий. Оставаясь на месте, они могли дождаться подхода или царевых войск, или потерянных своих. Но кто успеет раньше?

– Греки знают, где мы, от них таиться нечего, – сказал Ингвар. – А вот наши, может, и близко, да не ведают, где нас искать. Темнеет уже, – он окинул взглядом помещение с каменными побеленными стенами, в котором сгущались сумерки. – Прикажи, Фасти, к ночи огонь на той горе разложить. Наши увидят – поймут.

– И что? Пойдут к нам – опять через огнеплюи?

Все помолчали. Стая огненосных змеев в устье пролива прочно преграждала путь и к дому, и к своим.

– Может, как-то… Их отвлечь? – предложил Острогляд.

Бояре переглядывались, каждый надеялся, что у другого есть дельные мысли.

– Если пошуметь по проливу, то греки, может, городцы-то свои плавучие с места сдвинут, – продолжал Острогляд. – А там и наши поймут, что мы здесь живы… И проскочат к нам как-нибудь…

– Или мы к ним, – закончил Гримкель.

– Пошуметь? – повторил Фасти. – Как Свейн пошумел сегодня?

– Да. Нам теперь за своих мстить надо. И грекам, – Гримкель дернул рукой, будто хотел притронуться к обожженному лицу, вымазанному смесью меда и масла, но вспомнил, что этого делать не надо. – И кресту их!

– Истинно! – одобрил Ингвар. – У кого в руке меч, того крестом не возьмешь!

Мистина сидел на вершине пригорка – самого высокого в окрестностях. Звезд в небе над Греческим царством было так много, что оно казалось сплошь усыпано сверкающей солью. Внизу хорошо была видна вереница костров: войско готовило еду. За спиной у Мистины тоже пылал огонь; отблески играли в позолоте шлема рядом на земле, в серебряных очертаниях змея на обухе секиры.

Вид собственных костров навевал жуть. Перед глазами метались по горящим лодьям горящие люди. Отгоняя видения, Мистина невольно проводил рукой по шее и груди – будто пытался убедиться, что цел. Потирал запястье под витым серебряным браслетом – легкий ожог с погребальной лодьи уже прошел. Екало сердце от мысли: а что, если той ночью он выкупил свою жизнь и благополучие дружины? На Чернигиной лодье он едва не отдал себя богам Нави по доброй воле, они посчитали его за своего – и теперь уберегли?

Однако очень многим пришлось последовать за Чернигой в Навь – и по той же огненной дороге. Только живьем… Мистину пробирало холодом при мысли, что погребение близ устья Дуная и огненная битва в проливе как-то связаны. Он не хотел даже в душе брать на себя вину: слухи о том, что у греков есть какие-то ручные молнии, доходили до русов и раньше, но их считали обычным трепом купцов. Но огненное погребение старика стало пророчеством сегодняшнего ужаса. И он, Мистина, это затеявший, невольно сделался вещуном. Он передергивал широкими плечами, пытаясь сбросить это ощущение. Боги не случайно послали ему воспоминание о древнем конунге Хаки, что сам, умирая от раны, повел горящий корабль в море.

Но сделанного не воротишь. И погибших не вернешь.

Иногда Мистина поглядывал на восток: там, за устьем Боспора Фракийского, притаились во тьме огненосные плавучие змеи. На то время как стемнело, все десять хеландий стояли клином, острием в пролив, готовые принять в клещи любого, кто попытается или войти в Босфор, или пройти мимо устья на запад. Ни единого огонька не выдавало их присутствия, но обостренное опасностью волчье чутье подсказывало Мистине: они по-прежнему там.

Эту ночь, как и предыдущую, русское войско проводило на берегу Греческого моря, только не с запада, а с востока от негостеприимного пролива. Лодьи растянулись длинной вереницей вдоль мелководного побережья. Более глубокая осадка не позволяла хеландиям сюда подойти, и это спасло русов. А может, у Романова полководца имелись и другие замыслы. В этой части моря даже купцы русов не знали глубин, а греки были здесь дома, и от них можно было ожидать любой пакости.

Так или иначе, в море стая огненосных змеев прекратила преследование, и русское войско получило передышку. Насколько долгую – никто не брался угадать. Может, до утра, а может, через два удара сердца плавучие городцы двинутся вперед и снова выстрелят по лодьям струями жидкого огня. «Будто молнии с неба, пес твою мать!» – восклицали отроки, когда пришли в себя хотя бы настолько.

Еще до темноты, убедившись, что хеландии не трогаются с места и, судя по всему, полоса мелководья вполне надежно защищает русов, Мистина велел всем оставаться близ лодий, а сам с хирдманами поднялся на ближайший высокий пригорок. Перед ним расстилалось с одной стороны море – все такое же приветливо-синее, лишь чуть потемневшее к вечеру, – а с другой покрытая зеленью скалистая земля. На холме в отдалении виднелись крыши довольно большого селения, высилось каменное здание церкви. Но, сколько он ни вглядывался, никаких признаков присутствия греческих войск не находил.