Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи

на военные поставки, на которых можно было погреть руки. А легко заработанные деньги по ночам спускались в ресторанах, игорных домах и первоклассных борделях. На каждой мало-мальски крупной улице были открыты дансинги, где тоже шла торговля живым товаром.

Кхак шел среди многоцветных неоновых огней, и ему казалось, что этот город переживает горячечный приступ лихорадки.

XVII

Переулок, о котором говорил Ле, начинался в конце тихой темной улицы, каких в Хайфоне множество. Дома на этой улице почти все принадлежали католической церкви. Они сдавались беднякам, вьетнамцам и китайцам. Крохотные однообразные строения лепились друг к другу — как клетушки в курятнике. Лестницы с верхнего этажа обычно выходили прямо на тротуар, вместо наружной стены нижнего этажа на ночь в пазы порога и верхней балки надвигались доски, которые днем убирались, и тогда комната превращалась в лавку. Ночью комната напоминала подвал, темный, душный подвал без окон и дверей. В переулке в этот час были открыты лишь парикмахерская, пошивочная мастерская и прачечная, остальные лавки уже закрыли. Тут жили в основном мелкие служащие государственных учреждений. В обе стороны уходили узенькие проулки, через которые с трудом можно было пройти к задней части дома, чтобы сменить бак в отхожем месте. Жители соседних домов ходили друг к другу обычно по этим проулкам.

Сотни, тысячи низких, полутемных лачуг, сооруженных из досок, кусков листового железа, дырявых бензобаков, бамбуковых кольев... Эти норы годились лишь на то, чтобы кое-как укрыть своих владельцев от дождя и солнца. В дождь или в зной проулки наполнялись зловонием гниющих отбросов и сточных канав. Лица жителей этих кварталов были какими-то восковыми, отечными, как у больных водянкой.

Кхак долго шагал по вонючему кривому переулку, пока он не раздался, образовав дворик. За двориком показались бамбуковые хижины, крытые пальмовым листом, за ними виднелся пустырь, приспособленный под свалку, а дальше — несколько лачуг, огороженных забором. Судя по всему, это было то самое место, о котором говорил Ле, но Кхак никак не мог определить нужный ему домик. Он решил расспросить, где находится дом Лыонга, и стал озираться, надеясь увидеть кого-либо из жителей. В одной из хижин он заметил мальчика лет тринадцати-четырнадцати и молодую женщину. Мальчик, видно, учил уроки, а женщина шила. Вокруг нее лежали вороха солдатских гимнастерок и брюк. В комнате было тесновато, но чисто.

— О чем ты все раздумываешь, Сон? Надо заниматься! — с укоризной сказала женщина и подняла от шитья глаза.

Мальчик принялся нараспев повторять урок. Кхак перешагнул порог. Женщина удивленно посмотрела на него.

— Вам что-нибудь нужно? — спросила она Кхака.

— Не сможете ли вы сказать, где живет Лыонг?

Мальчик с любопытством разглядывал незнакомца. Женщина медлила с ответом.

— Сон, подай гостю стул, — сказала она мальчику.

Кхак почувствовал что-то неладное. Женщина внимательно оглядела Кхака, потом, склонившись над шитьем, тихо сказала:

— Дом Лыонга в конце улицы. Только его нет. Не знаю, что уж он там сделал, но вчера вечером его увели.

Кхак стоял озадаченный, не зная, как быть. Женщина заметила его растерянность.

— Вы знаете Лыонга?

— Я его дальний родственник из Сон-тэя.

— Вон оно что, а мы тут все перепугались, не поймем, за что его взяли. Но кто-то из чиновников там остался. Вы можете узнать, в чем дело.

Женщина снова принялась за шитье. Было непонятно, то ли она просто сообщила Кхаку о случившемся, то ли предупреждала его об опасности. Но видно, все-таки последнее. Кхак чувствовал, что это был тонко продуманный ход, ведь, окажись Кхак провокатором, к женщине нельзя было бы придраться.

Кхак поднялся.

— Спасибо. Извините, я пойду...

Пронесло!.. Еще немного, и он мог бы попасть в ловушку. Спасибо тебе, большеглазая! Кхак поспешил покинуть опасное место. Но куда теперь? Попробовать разыскать Туена?

Туен был из «интеллигентов», он служил в Управлении учета земельных угодий. Во время Демократического фронта он сочувствовал идеям революции и выполнял поручение партии по распространению новой, латинской письменности. Сам он не был членом партии, но через него можно было связаться с нужными людьми. Кроме всего прочего, они с Туеном были школьными товарищами и оба принимали участие в деятельности первых кружков Товарищества вьетнамской революционной молодежи.

И Кхак отправился искать улицу Чай Кау. Вскоре он стоял перед домом , где должен был жить Туен. В окнах дома еще горел свет.

Кхак дернул за ручку звонка, и через минуту из дома вышла девочка.

— Туен дома?

— Да, папа у себя.

Она провела Кхака в гостиную. Обстановка тут была скромная, но все же ни в какое сравнение не шла с той, какую он только что видел в маленькой хижине. Кхак опустился в кресло и стал рассматривать комнату: цветочная ваза, сверкающий белизной чайный сервиз, на стенах картины в рамках и под стеклам. Но вот за стеной послышались приглушенные голоса, из-за занавески выглянули чьи-то любопытные глаза, мелькнула фигура женщины. Дочь хозяина принесла чайник, налила гостю чашку чаю. И тут же дверь в гостиную открылась и вошел сам Туен.

Он сильно изменился, пополнел, стал носить очки. Туен не сразу узнал гостя.

— Что вам угодно? — спросил он с некоторым замешательством.

Кхак рассмеялся:

— Ты, я вижу, совсем забыл меня, Туен.

Лицо Туена вспыхнуло, но тут же покрылось бледностью.

— Иди к себе, дочка, нам с дядей нужно поговорить, — сказал он, обращаясь к дочери.

Дочь ушла, и только тогда Туен проговорил сквозь зубы:

— Ты с ума сошел! Что за безрассудство! Твои фотографии развешаны на всех углах, а ты являешься сюда... — И, помолчав несколько секунд, добавил: — Извини, что я не сразу узнал тебя. Ты очень изменился с тех пор.

«Хорошо хоть, что сразу не выгнал, — подумал Кхак. — И ты тоже здорово изменился. И дело не только в очках — прежний огонек исчез».

Туен протянул Кхаку коробку с сигаретами. Кхак поблагодарил.

— Ну, как в городе? — спросил он Туена. — Известно тебе что-нибудь об арестах?

Туен снова побледнел.

— Биеу забили насмерть! — ответил он чуть слышно.

— Аресты продолжаются, — продолжал Туен полушепотом. — Меня тоже вызывали, но ты ведь знаешь, я занимался лишь распространением новой письменности, поэтому они только пригрозили мне и отпустили.

Несколько минут Туен молчал, уставившись в одну точку, потом посмотрел на Кхака и быстро проговорил:

— Слышал я, что все арестованные держатся стойко, молчат. А хватают, видимо, не без разбору. Все пропало, Кхак!

«Нет, — мысленно возразил ему Кхак, — не все пропало. Арестовать