Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи

светило, огромное пространство вокруг сияющих городов тонуло в бездонном океане непроглядной тьмы. В селах редко у кого хватало денег на керосин, и, когда на землю опускалась ночь, люди, как в доисторические времена, сидели вокруг тлеющих головешек костра. Городская цивилизация паразитировала на теле сел и деревень, питалась их кровью, и, в то время как в городах процветала роскошь, деревни тонули в нищете и невежестве. Города, словно огромные багровые язвы на теле страны, разрастаясь, причиняли все больше и больше горя и страданий простому люду. Города были гнездами эксплуататоров, которые, как осьминоги, опутали своими щупальцами тело страны и сосали из нее жизненные соки. В городах была раскинута незримая паутина тайной полиции, здесь обосновались суды и тюрьмы. И городские гильотины готовы были в любой момент снести головы всем, кто посмел бы посягнуть на власть имущих.

Кхак продолжал идти по безлюдной дороге в сторону города, угрожающе сверкавшего ему навстречу. Перед ним лежал Хайфон. На черной глади реки Кыа Кам дрожали городские огни. На берегу, там, где шоссе упиралось в переправу, стояло несколько табачных лавок и чайных. Мимо промчалась легковая автомашина. Она подкатила к переправе. Паром находился на противоположном берегу. Машина стояла с потушенными фарами, в темноте светились лишь огоньки сигарет. Ветер доносил легкий аромат духов. Мужские и женские голоса, французская речь. Нищая старуха затянула:

— Месы... бадам... бадам...[17]

Под пиликающие звуки ни[18] слепой певец тянул старинную песню о любви. Он сидел перед чайной в тусклом свете лампы и, вытянув шею, пел, окруженный толпой. А люди от нечего делать слушали, как тосковала чья-то жена, провожая молодого мужа на учебу в город.

Кхак купил билет на паром, отошел в сторону и стал прохаживаться взад-вперед по набережной. На той стороне реки светился огнями Хайфон. Вдоль берега на несколько километров тянулись причалы. Морские корабли стояли у причалов, тесно прижавшись друг к другу, похожие на огромных остроносых акул. Многочисленные сигнальные антенны уходили в бездонное черное небо красными и белыми огнями. В этот поздний час жизнь в порту не затихала. В свете фонарей непрерывно сновали люди, грохоча, взмывали стрелы подъемных кранов. Шум работающих машин, звуки автомобильных сирен, крики грузчиков ни на минуту не умолкали на портовой набережной. Время от времени откуда-то издалека долетал протяжный паровозный свисток. Хайфонский порт работал круглосуточно, сгружая десятки тысяч автомашин, сотни тысяч бензобаков, бесчисленное количество ящиков с боеприпасами, тюков с военным снаряжением для отправки в Китай чанкайшистским властям.

А напротив грохочущего суматошного порта, там, где Там-бак сливалась с Кыа Кам, громоздились, налезая друг на друга и заслоняя собою половину небосвода, мрачные строения. Это была крупнейшая цитадель французского капитала во Вьетнаме — Хайфонский цементный завод. Трубы огромных клинкерных печей беззвучно выбрасывали в черно-фиолетовое небо белые столбы дыма, как бы неподвижно повисавшие в воздухе. Они напоминали стволы гигантских деревьев, вершины которых уходили в бездну ночи. Долго не мог оторваться Кхак от этих столбов. Ему все казалось, что это ноги сказочного великана, туловище которого скрыто облаками.

— Бузу!..[19] Vа t’еn![20]

Кхак обернулся. Какой-то француз отгонял нищенку, которая продолжала назойливо тянуть:

— Месы... бадам... будьте милостивы... подайте на пропитание...

— Дай ей несколько су, чтоб отвязалась. Меня тошнит от этой грязи, — услышал Кхак голос француженки.

На дорогу со звоном упали монетки. Старуха на ощупь отыскала их и, опираясь на палку, отошла к толпе, окружавшей певца. Наконец послышался шум приближающегося парома.

Пассажиров на пароме было немного. Бродячий певец устроился рядом С Кхаком. Он сидел молча, видимо очень устал. Когда зазвучала французская речь, он тихо спросил:

— Здесь французские женщины?

— Да.

— Много?

Ему никто не ответил, потому что как раз в этот момент мимо проходили французы. Поравнявшись с Кхаком, француженка мельком взглянула на него, потом перевела взгляд на слепого певца и тут же брезгливо отвернулась. Певец потянул носом, почувствовав запах духов. Когда женщина прошла, он усмехнулся.

— Надо же! Сколько одеколона льют, а от них все равно, как от крыс, несет!..

Кхак напряженно всматривался в приближающийся берег. Одинокий фонарь на столбе освещал небольшую площадку над пропускными воротами. У ворот приезжающих встречали двое. Контролеры или агенты тайной полиции? Кхак натянул пониже на лоб шляпу.

— Давайте руку, — обратился он к бродячему певцу, — я проведу вас. И циновку с инструментом помогу снести.

— Премного благодарен вам...

Стали спускаться по сходням. Кхак одной рукой поддерживал слепого, а другой держал инструмент и локтем прижимал к себе циновку, заслоняя лицо. Один из стоящих у ворот был явно агент полиции. Он стоял рядом с контролером и внимательно всматривался в лица пассажиров. Кхак держался спокойно, поравнявшись с агентом, он отвернулся, как бы поторапливая своего спутника. За воротами он отвел слепого к дереву и распрощался с ним. Пока все шло неплохо.

Кхак быстро шел по тротуару, стараясь держаться в темноте под деревьями. Здесь было не многолюдно, но вот он миновал французский госпиталь, почту — эта часть города была более оживленной. Как и всякий колониальный город, Хайфон имел «западные кварталы». Центральной улицей этой части города была улица Поля Бера. Она стрелой вытянулась от величественного здания пароходной компании «Пять звезд» до речного моста Ха-ли. Здесь располагались многочисленные банки и магазины французских торговых и транспортных фирм, отели и рестораны для белых, кинотеатры, аптеки, различные ателье...

Сейчас многие крупные магазины были уже закрыты, но увеселительные предприятия и ателье были полны посетителей. Особенно многолюдно было в ресторанах и барах. Легковые автомобили стояли вдоль улицы длинной вереницей «в затылок» друг другу. Всюду слышалась французская речь. Тут почти невозможно было встретить вьетнамца, даже нищего. В других районах города от нищих не было прохода, а сюда им заходить воспрещалось. С интервалом в десять минут проходил полицейский патруль: огромный краснолицый француз в сопровождении двух щуплых полицейских-вьетнамцев, лица которых выражали и угодливость и высокомерие одновременно.

Кхак прибавил шагу. Здесь все ему было чуждо. Выставленная напоказ роскошь западных кварталов оскорбляла чувства вьетнамцев. Каждое причудливое бра, каждый фрак или нарядное платье будто насмехались над лохмотьями и нищетой жителей этой страны. И звон бокалов, и громкий смех, и французская речь — все вызывало злость. Кхак вздохнул с облегчением, когда наконец эти «западные кварталы» остались позади.

Вскоре Кхак смешался с толпой вьетнамцев и иностранцев, заполнивших шумные торговые улицы. В последние годы Хайфон блистал как никогда. Его наводнили дельцы и спекулянты, слетевшиеся сюда в надежде получить заказы