Его Высочество Пиц. Узы - Елена Бауэр

III

Возвращаться в Ново-Павловский дворец, отделку которого Павел заказывал специально к своей свадьбе с Аликс, было пыткой. В каждом зале мерещилась ее тень и витал ее аромат. Порог шикарного будуара супруги, который служил предметом зависти многих столичных модниц, Пиц даже переступить не мог.

Смерть танцем мрака, холода и одиночества вальсировала по залам особняка, собираясь, вероятно, прибрать и хозяина, который с горя таял на глазах. Врачи велели Павлу немедленно отправляться за границу за физическим и духовным равновесием. Александр III, видя чудовищное состояние брата, рекомендацию докторов поддержал и разрешил ему оставить полк на необходимое для восстановления сил время. Дети на весь срок вынужденного путешествия отца оставались у Сергея и Эллы, чему те были рады. Возня с малышами немного отвлекала их от тягостных воспоминаний. Сергею, как всегда, нелегко давалось расставание с младшим братом, и присутствие в доме малюток скрашивало разлуку. Сергей привязался к племянникам всей душой. Ему казалось, что если б у него были собственные дети, то он не мог бы любить их больше.

Первой остановкой в поездке Павла был Кобург, где Великий Князь повидался с сестрой. Однако долго в Германии он задерживаться не стал. Сердце рвалось в теплую, солнечную Италию. Однажды поездка туда помогла ему выбраться из опутавшей и неотпускающей тоски по почившей матери. Но на сей раз Апеннинский полуостров не был так благосклонен к печальному страннику. И Флоренция, и вечный город были холодны и сумрачны. Заплаканное небо пряталось за трауром туч. Даже далекая Италия скорбела по Аликс.

Последняя надежда была на Венецию, но город сказочных каналов и очаровательных мостов пребывал в полном осеннем унынии, неплохо изображая из себя своего северного брата, названного именем Петра Великого.

Павел чуть не плакал. Отвратительная влажность, пропитавшая все вокруг, и беспросветная серость раздражали его до безумия. С прогулок он возвращался с промокшими ногами, озябнув до дрожи. В сырых дворцах Великий Князь не мог отогреться. Как ни старалась прислуга высушить и согреть грелками его постель, все равно простыни оставались прелыми. У Пица постоянно мерзли ноги, от чего он страшно мучился и не мог уснуть.

Тем не менее средиземноморская пища, выживание в непростых погодных условиях и смена обстановки пошли ему на пользу. Он вернулся домой более окрепшим, если не сказать бодрым.

IV

Пока обустраивался генерал-губернаторский дом на Тверской, чтобы было удобнее исполнять свои обязанности, Сергей с семей перебрался из Ильинского в Москву, в Александровский дворец в Нескучном саду.

Мари, которой было уже полтора года, первое время не могла привыкнуть к новому месту и требовала, чтобы ее отнесли в ее комнату в Ильинском. Но и она скоро совершенно освоилась в новом доме. По настоянию Сергея каждое утро и перед сном ей давали целовать портрет Аликс, чтобы образ матери остался у нее в памяти. Вскоре Беби, как дочь Павла называли в семье, увидев фотокарточки покойной греческой принцессы, узнавала ее и восклицала: – «Мамá».

Дмитрий, несмотря на волнения докторов и родственников, постепенно обратился в обворожительного, аппетитного амура. С первых дней жизни Сергей самолично купал племянника в бульоне, четко следуя медицинским рекомендациям. Новорожденный Великий Князь напоминал упитанную пулярду в супе. Дядя с удовольствием пеленал и переворачивал младенца, делая это с такой ловкостью, что мог уже соревноваться с любой выпускницей курсов акушерства. Малыш все больше походил на отца, и акушерка Гюнст шутила, что неясно, любит ли Сергей самого мальчика так сильно, или он любит в нем еще и Павла.

Дети помогали отвлечься не только от горьких мыслей, но и от рабочих хлопот и усталости.

– Сергей, наконец, прибыли твои коньки! – Элла вошла в комнату, где Сергей собирался читать Мари после купания.

– Замечательно! Теперь буду с вами кататься! Хотя я уже довольно давно не бегал на льду, надеюсь навык не утерял… Во всяком случае, моей спине необходимо здоровое движение… Посмотри, у Беби прорезывается еще нижний зубок!

– Пока не видно, – заглянув в рот племянницы, княгиня заметила лишь набухшие десны.

– Наощупь уже чувствуется, – Великий Князь, как ребенок, радовался каждому зубу, каждому новому слову Мари, каждому дополнительному килограмму веса Дмитрия.

– Пока не сели за книгу, хочу просить тебя поехать завтра со мной на собрание комитета. Мне нужна твоя поддержка, чтобы убедить общество в необходимости и важности благотворительного базара. Похоже, они считают, что мы его устраиваем ради собственного удовольствия, – Эллу волновало, что сбор помощи голодающим шел в Москве не так гладко, как ожидалось.

– Смотришь на московских дам и диву даешься…

– Только вообрази, говорят, Савва Морозов жаловался в салоне генеральши Богданович, что мы бесцеремонно заставили аристократок ездить по купцам просить пожертвования в помощь голодающим. Скудность их сборов объясняется тем, что нас здесь недолюбливают…

– Поверь, это меня они недолюбливают! – Сергей наверняка знал, что нелюбовь относится к нему лично, невозможно было представить живое существо, не обожающее Эллу. – И хоть я привык, московская публика меня особенно огорчает… Придется воспитывать… Жаль, эту зиму балов не будет, легче было бы приучить эту ораву к дисциплине… Но ничего, с Божией помощью справимся!

– Да, непременно! Если откровенно, меня больше расстроили другие сплетни…

– О чем ты?

– Невыносимо даже повторять… Якобы Павел влюблен в меня, и будто Аликс узнала об этом, что и привело к тяжелым родам и смерти…

– Мерзавцы! Хотя бы людей в горе не трогали!

– Какой чудовищный, больной мозг мог такое сочинить? Смеют еще нашу дорогую Аликс касаться своими грязными языками…

– Костя постоянно призывает меня набраться терпения, принять шквал злословия, как испытание. Но как тут сдержаться?

– Как бы ни было нам горько и обидно, все же Костя прав. Лучше не доставлять им радости нашим огорчением, – подумав, заключила Елизавета Федоровна.

– Да, во всяком случае ничего другого и не остается, мы ведь не знаем, кто первоисточник… Даже для семейства дяди Миши это было бы чересчур! – он задумался. – Люди слабы, им нравится верить в прегрешения других из-за собственного несовершенства. Тогда и они вроде не такие уж пропащие. Удивительно, но поверить в чистоту, невинность, искренность человека сложнее, потому как по себе судим… Мало нам, что тонем в зловонном болоте собственных грехов, так еще и то, что светлое, обляпаем вымышленной грязью. Сколько уж я настрадался от клеветников и сплетников, но, похоже, конца этому не будет. Господи, помилуй! Ненавидящих и обидящих нас прости, Господи Человеколюбче!

Элла положила свою руку на руку мужа. Теперь он был не один.

– Главное, чтобы эта гадость до Пица не дошла… – и снова Сергей