Автор неизвестен - Аспазия

— Приветствую тебя благородный Полос, — вскричал он, — приветствую появление в Афинах человека, приобретшего себе славу во всех городах Эллады, где он очаровывал людей своим звучным голосом.

— Да, — сказал Полос, — мне оказывали честь во многих городах, где во мне нуждались во время празднеств, и когда в Галикарнасе я получил послание от вашего архонта, призывавшего меня в Афины и обещавшего мне такое вознаграждение, какое я захочу, и когда я, кроме того, узнал, что по твоему желанию мне предназначается первая роль в твоем новом трагическом произведении, я полетел, как на крыльях, через море, так как нигде я не надеваю на ноги котурны с таким удовольствием, как в Афинах.

Поэт снова дружески пожал руку актера.

— Я также предпочитаю тебя всем другим, — проговорил он. — В доме Гиппоникоса ты встретишь хор и учителя хора, а также и двух твоих сотоварищей: Деметрия и Каллипида. Гиппоникос приглашает тебя в этот час к себе в дом для того, чтобы свести нас всех, раздать роли и приготовить все необходимое, чтобы обеспечить победу нашей трагедии. Войдем скорее, Гиппоникос с нетерпением ожидает тебя.

Они постучались в дверь и были сейчас же впущены.

Гиппоникос принял Полоса с великой радостью и пригласил его быть гостем у себя в доме на все время пребывания в Афинах.

— Неужели ты желаешь, — возразил Полос, — ко всем заботам и трудам, которые ты имеешь в настоящую минуту, взять на себя еще такую ношу, как я.

— Если бы ты и был тяжелой ношей, — сказал Гиппоникос, — то в настоящее время я не обратил бы на это внимания, но ты прав, говоря, что у меня не мало забот и трудов: с тех пор, как мне поручено приготовить хоры для «Антигоны», нужно было выбрать необходимых певцов и музыкантов. Все они у меня в доме и желают, чтобы им платили и ухаживали за ними, постоянно требуют всяких сладостей и молока, чтобы их голоса не охрипли. Нельзя более ухаживать за соловьями, чем я ухаживаю за этими людьми. Затем мне нужно для них приготовить роскошные костюмы, а вы знаете, чего в настоящее время требуют афиняне от актерских костюмов! Без позолоченных венков и всевозможных украшений нечего и думать о победе. Не знаю, удастся ли мне на этот раз отделаться пятью тысячами драхм, но я готов был бы заплатить и вдвое, если бы был уверен, что превзойду воспитателя павлинов Пирилампа, желающего одержать победу с трагедией ненавистника женщин Эврипида. Софокл уже знает, а ты еще нет, любезный Полос, что уже сделал этот человек, чтобы добиться победы. Сначала он хотел подкупить архонта, потом старался отбить у меня лучших хористов, затем подкупал начальника хора, чтобы он небрежно исполнял свои обязанности. Всего этого ему было недостаточно: когда мои украшения и роскошные костюмы для хора были готовы, этот человек отправился к мастеру, который их приготовил и хотел заставить его перепродать ему костюмы. Когда последний не согласился, то Пириламп приказал рабам схватить его и угрожал ночью поджечь его дом со всем, что в нем есть. Вот как ведет себя Пириламп!

В ответ на эти слова Полос патетически пропел:

Не бойся дорогой,На небе есть еще Зевес,Который видит все и мудро управляет.

— Вообще говоря, — продолжал Полос, понижая тон, — я знаю этого человека очень хорошо. О, Гиппоникос, ты думаешь, что можешь сообщить мне о нем что-нибудь новое, но я сам могу рассказать тебе то, чего ты не знаешь: какие средства он употреблял, чтобы заставить меня отказаться от участия в трагедии Софокла. Он обещал мне прибавить большую сумму к общественной плате за мое участие, если я соглашусь играть в трагедии Эврипида. Я же поступил, как Филоктет с хитроумным Одиссеем.

— Благодарю богов, Полос, — сказал Гиппоникос, — что такой человек, как ты, остался верен нам, так как хор может быть безупречен, но если авторы никуда не годятся, то афиняне будут свистать и кричать.

— А я благодарю богов, — сказал Полос, — что хор Софокла достался тебе, Гиппоникос, потому, что как бы ни были хороши актеры, но если хор недостаточно блестящ, то афиняне стучат руками и ногами и заглушают пьесу.

В это время в дом вошли двое новых посетителей, то были актеры Деметрий и Каллипид. Они были любезно приняты Гиппоникосом и обменялись приветствиями с Полосом, с которым уже много раз встречались на подмостках в трагедиях Софокла.

— Теперь я вижу в моем доме собравшимся все, что должно обеспечить победу «Антигоне», — заметил Гиппоникос.

— Упражнение хора, — сказал Софокл актерам, — уже давно началось. Гиппоникос с нетерпением ожидал вас, наконец вы здесь, и мы немедленно приступим к раздаче ролей. Сначала идет роль Антигоны, которую, само собой разумеется, возьмет Полос… Но, — перебил он сам себя, обращаясь к Полосу, — скажи мне, слышал ли ты о прекрасной милезианке Аспазии?

И когда последний отвечал утвердительно, поэт продолжал:

— Если бы мы захотели послушаться этой милезианки, любезный Полос, то я должен был бы просить архонта дозволить мне взять женщину для роли Антигоны. У меня был с ней небольшой спор, в котором она сильно порицала наше обыкновение отдавать женские роли мужчинам и утверждала, что женщине следует дозволить выступать на подмостках. Напрасно ссылался я на маски, которые скрывают лицо и громадное пространство театра…

Полос презрительно засмеялся.

— Как! — вскричал он с негодованием. — Когда я вышел в роли Электры и говорил: «О, божественный свет, о воздушный эфир…», никто не подумал бы, что я не женщина, глядя на мои манеры, слыша мой голос, раздававшийся из-под маски.

— Никто! Никто! — вскричали все.

— А когда я обнимал урну с прахом брата… — продолжал взволнованный Полос.

— Весь театр был тронут и глубоко потрясен! — вскричал Софокл, и остальные согласились с его мнением. — На сцене, — продолжал Софокл, никогда не слышно было более трогательного, более женственного голоса, чем твой.

— Надеюсь, ты не хочешь этим сказать, что мой голос всегда имел женственный характер. Я полагаю, что ты еще помнишь меня в роли Аякса: «О горе мне, что я выпустил эту презренную из рук…»

Голос Полоса при этих словах звучал совершенно иначе…

— Это могучий голос героя! — вскричали все слушатели.

— А мой Филоктет, — продолжал Полос, — помните мое восклицание, когда змеиный яд проникает в мои жилы: «О горе мне!.».

И снова все вскричали:

— Какой страстный голос! Какое естественное выражение ужаса и отчаяния!

— А помните, продолжал Полос, как я в конце трагедии говорил: «…я умираю и прощаюсь с землей, с ее источниками и сладостным питьем…»

— Да, это было прекрасное мгновение, — вскричал Гиппоникос, — но самая лучшая по моему мнению твоя роль — это роль Аякса.

— О, Гиппоникос! — сказал Софокл, — ты вполне справедливо восхваляешь Полоса, но не забывай также заслуг Деметрия и Каллипида: ими также восхищаются во всех эллинских городах, они также помогли победе моих трагедий. — Тебе, Деметрий, — продолжал он, — на этот раз я предоставляю достойную роль Креона, Каллипиду — роль Исмены. Нам нужны еще два второстепенных актера, которые выходят на сцену на несколько минут, но я не хотел бы отдавать этих ролей первым встречным.

— Каждый из нас, — вскричали актеры, — готов изобразить столько лиц, сколько угодно, если только они, конечно, не появляются на сцене в одно и то же время.

— Под маской можно играть все: во-первых, роль Гемона, — сказал Софокл, — так как он появляется только тогда, когда Антигону уже уводят на смерть.

— В таком случае, я мог бы исполнить роль Гемона! — вскричал Полос.

— Роль слепого прорицателя Терезия может взять Каллипид, — продолжал Софокл. — Затем остается еще один страж и один вестник. Этим двум приходится говорить длинный монолог, который должен быть передан, как можно лучше. Нет ничего неприятнее, когда подобный монолог ведется человеком, который едва умеет говорить. Я решился сам взять на себя эти две маленькие роли. В прежних пьесах я много раз выходил на сцену подобным же образом.

Актеры вполне одобрили намерение поэта, и Гиппоникос присоединился к ним.

— Наконец, остается Эвридика, супруга Креона, — сказал Софокл, — она появляется в самом конце трагедии и говорит всего несколько слов.

— Дайте мне Эвридику! — вскричал Полос.

— Она уже отдана, — возразил Софокл. — Один актер, еще ни разу не вступавший на подмостках и не желающий сказать своего имени, хочет сыграть Эвридику.

Любопытство Гиппоникоса и актеров было не мало возбуждено таинственным видом поэта, но последний уклонился от дальнейших объяснений. Он подал актерам тексты трагедии, дал им некоторые указания относительно их ролей и костюмов, в которых они должны были выйти, затем Гиппоникос представил им пятнадцать хористов, считая и начальника хора, и пригласил их присутствовать при упражнении хора.