Леонтий Раковский - Адмирал Ушаков

Русские не заставили себя ждать с ответом.

Турки сосредоточили весь огонь на авангарде Голенкина. Они хотели превосходящими силами раздавить его. Ушаков с тревогой смотрел: выдержит ли его друг этот бешеный натиск?

Голенкин мужественно отбивался. Его спасал меткий артиллерийский огонь, — русские стреляли прицельно, не спеша, а турки — часто и беспорядочно. И вскоре огонь турок стал ослабевать.

Но Гуссейн упорно продолжал вести атаку. Он все время усиливал авангард: в промежутки между линейными кораблями проходили шебеки, бригантины, на которых были установлены 18-фунтовые пушки.

— Фрегатам выйти в резерв! — закричал на ухо флаг-капитану Ушаков.

За грохотом, гулом и шумом не было слышно голоса.

Шесть фрегатов вышли из линии. Ушаков сомкнул строй и поспешил с главными силами на помощь авангарду.

В этом необычном маневре заключалась хитрая уловка: если Гуссейн вздумает охватить с флангов укороченную линию русских, то он неизбежно должен будет сблизиться.

Но Гуссейн продолжал сохранять выгодную для себя дистанцию.

— Хитер, чертов басурман! — обозлился Федор Федорович.

Подветренное положение русского флота было очень неудобным: ветер нес на него клубы дыма турецких пушек, ветер относил назад пыжи, — того и гляди, подожжешь свои же паруса. И главное — никак нельзя приблизиться к туркам, чтобы пустить в ход единороги малого калибра.

Прислуга при них томилась, не имея возможности в такую горячую минуту помочь своим.

И вдруг ветер переменился — стал отходить к северу. Русские корабли безо всяких эволюции оказались на-ветре. Теперь густые облака дыма понесло на турецкую эскадру.

Ушаков немедленно воспользовался этой переменой.

Он поставил свой корабль «Рождество Христово» передовым и ринулся в атаку.

Это шло вразрез со всеми правилами морского боя: флагман никогда не должен быть передовым.

— Как же так? — еще не понимал странного адмиральского маневра флаг-капитан.

— А вот как! Сейчас увидишь! — улыбнулся Ушаков. — Огонь!

Барабаны забили первое колено егерского похода: приготовиться к залпу. Прислуга у единорогов быстро и с охотой стала по местам.

Скрытые завесой густого, непроницаемого дыма, русские корабли незаметно подошли к туркам на картечный выстрел и вдруг ударили по ним гранатами и книппелями. К грохоту пушек прибавился треск ломающегося дерева: у турок посыпался верхний рангоут. В перерыве между залпами слышались дикие, истошные крики турок. Непредвиденный маневр Ушакова поразил их: ни французы, ни англичане не подготовили турок к такому сюрпризу. Гуссейн потерялся. Ужас охватил все турецкие корабли.

Неожиданное приближение русских, небывало сильный грохот их пушек, десятки раненых и убитых, в первую же минуту пораженных картечью, — все это совершенно ошеломило их. Туркам показалось, будто на них свалился откуда-то новый, сильный враг.

Правильный строй кораблей сразу нарушился. Каждый думал лишь о своем спасении.

Артиллеристы метались от одного борта к другому, не зная, откуда придется стрелять. Суматоху увеличивали сотни человек десанта, разместившегося на верхних палубах. Спасаясь от русской картечи, они бежали в нижние деки, давя друг друга и вопя, что настал последний час. Обезумевшие толпы набрасывались на кумбараджи56, отталкивая их от пушек, били ятаганами, стараясь закрыть пушечные порты, обращенные в сторону русских кораблей.

Турецкий флот, почти не отстреливаясь, поворачивал всей колонной.

Об отпоре врагу у них не было и мысли, — все думали лишь об одном: как бы поскорее улепетнуть на запад. Корабли Ушакова расстреливали их опустошительными анфиладными57 залпами.

Ушаков пустился было вдогонку за разбитым неприятелем, но турецкие корабли ушли от окончательного уничтожения: они были легче на ходу. А кроме того, им помогала темнота — они уходили в ночь.

— Ну что, паря? — лукаво посмотрел на Ваську Легостаева Власьич, когда бой отшумел и турецкие корабли были уже далеко.

— Ничего, — смущенно улыбался Васька, вытирая рукавом потное, грязное от пороховой копоти лицо.

— Наша картечь турка берёт?

— Берёт…

— А что ж твой крымчак травил58?

— Да почему он мой, дяденька? — обиделся Васька.

— Вот их корабли ходоки лучшие, чем наши, это верно, — продолжал Андрей Власьич. — Нам за ними не угнаться: наши корабли больно садкие… Да пусть и убегают, все равно до Царьграда многие не дойдут! А страшновато, поди, было, ребятки? — оглядел он молодых товарищей.

— Спервоначалу, как сидели без дела, не горазд весело…

— Как это он в ростры саданет, я думал — конец…

— В море, что в поле: не столько смертей, сколько страстей! — наставительно сказал Власьич. — А ну, ребятки, давайте банить!

…К адмиралу Ушакову на шканцы принесли сбитый с турецкого вице-адмиральского корабля флаг. Его выловили русские шлюпки.

— Ваше превосходительство, поздравляю с победой Черноморского корабельного флота! — подошел капитан Елчанинов.

— Вот видите, не помогли туркам ни ветры, ни английские пушки! — улыбнулся адмирал Ушаков.

XIV

Да впишется сие памятное происшествие в журналы Черноморского адмиралтейского правления ко всегдашнему воспоминанию храброго флота Черноморского подвигов.

В бою у Керченского пролива турки позорно бежали, но Гуссейну все-таки удалось увести с собой все поврежденные суда. Он отошел к своим берегам и стал приводить потрепанную эскадру в порядок.

Возвращаться в Константинополь Гуссейн стыдился: он обещал султану наказать Ушак-пашу за его опустошительные набеги — и ничего не сделал.

Но турецкий флот все еще превосходил русский по количеству кораблей и корабельной артиллерии, и Гуссейн не терял надежды.

За месяц он починил повреждения на эскадре и снова вышел в море.

Султан прислал в помощь молодому Гуссейну престарелого капитан-бея59 Саит-бея. Он предложил Гуссейну сторожить выход из лимана: турки знали, что в Херсоне достраивается для севастопольской эскадры несколько кораблей. Саит-бей советовал их уничтожить. Ушаков узнал о выходе турок в море и 25 августа пошел их разыскивать: не в правилах Ушакова было дожидаться противника.

Черноморский флот пошел в трех колоннах к Очакову. Федор Федорович хотел соединиться с лиманской эскадрой и вместе с ней идти на поиски врага. По слухам, турки держались у устья Дуная.

28 августа, в шесть часов утра, когда Ушаков шел вдоль острова Тендра, матрос с салинга закричал:

— Вижу мачты!

Тотчас же бросились к адмиралу. Ушаков выбежал на шканцы и глянул в трубу. Турки стояли на якоре между узким, продолговатым островом Тендра и Гаджибеем.

— А, попались, голубчики! — весело говорил Ушаков.

Он немедленно оповестил флот, приказал нести все паруса и кинулся на турок.

Все уже знали привычку адмирала Ушакова не терять понапрасну времени на перестроение, а поскорее обрушиться на врага.

Турки хотя и превосходили силами Ушакова, но не выдержали дружного натиска русских — стали рубить канаты, в беспорядке вступали под паруса и бросились наутек к Дунаю.

…Погоня длилась уже четыре часа. Успела смениться вахта, команда успела пообедать, а боя все не предвиделось.

Ушаков продолжал настойчиво гнаться за врагом, — до вечера было еще далеко. Сигнал о погоне так и не убирался с мачт адмиральского корабля «Рождество Христово».

Федор Федорович, сдвинув брови, ходил по шканцам. «Неужели уйдут?» — беспокоился он.

На корабле все было готово к бою.

Матросы, переговариваясь, сидели на своих местах. Ожидание томило хуже всего. Говорили о разном: молодые вспоминали дом, старики — Севастополь, где остались семьи. Но все разговоры возвращались к самому близкому и волнующему — к сегодняшней встрече с врагом. Придется ли нынче драться, или турок все-таки убежит опять?

Это занимало всех — от брамсельного матроса до трюмного.

Васька Легостаев, молодой матрос, еще мало разбирался в морском деле. Он слушал, что говорят старшие, видавшие виды моряки.

У их единорога, подле которого сидел Васька, беседу направляли двое: старик канонир Андрей Власьич и подошедший к ним урядник.

Приятели, как обычно, спорили.

— Не хочет турок принять бой, — заметил Власьич.

— Сегодня ему несподручно: он под ветром, — поправил его Зуб.

— А как же в тот раз мы под ветром дрались? Нам сподручнее было, что ль?

— То мы, а то он… Уйдет. Не догнать!

— Еще бы не уйти: у него паруса бумажные.

Урядник усмехнулся:

— Не в одних парусах дело. У него корабли обшиты медью. А наши — тяжелы на ходу.