Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

тайге? Там сырость, туманы, безлюдье, гнус и добыча этого золота (будь оно проклято!). То ли дело в Курагиной! Здесь люди, вольготная, шумная жизнь. Село торговое, веселое. Место управляющего волостной конюшней значительное…

Трифон Аркадьевич хмуро посмотрел на племянницу и тяжело вздохнул.

– Ты что, дядя, не заболел ли? – хитровато щуря глаза, спросила Ольга.

– Да нет, вроде ничего, – ответил Трифон Аркадьевич и поморщился, точно проглотил рюмку полынной настойки.

На губах Ольги появилась едкая усмешка.

– А может, боишься ехать со мной? Понимаю. Стыдно будет в глаза смотреть приискателям.

Трифон Аркадьевич ничего не ответил. Отвернувшись, он молча смотрел на галок на волисполкомовской крыше и сокрушенно думал: «Теперь всю душу вымотает за дорогу. И в кого она уродилась, такая неугомонная?..»

– А там тебя ждут, – продолжала Ольга. – Драга в замыве, и восстанавливать ее некому. Бывалые приискатели вроде тебя на тепленькие местечки устроились… Управляющий конюшней! Подумаешь, важное дело нашел.

Трифон Аркадьевич помолчал, опять взглянул на крышу волисполкомовского дома, где шумели галки, и неожиданно сказал:

– Тебя, Оля, Василь Кузьмич отвезет, а мне отлучаться никак нельзя. М-да. Без меня здесь не будет никакого порядка. Люди еще несознательные, приходится за всеми досматривать.

Ольга насторожилась. Занятая своими мыслями о прииске, она не сразу поняла, о чем говорил Трифон Аркадьевич. Потом быстро подошла к нему, потянула к себе за борт тужурки, спросила:

– С кем это ты удумал? Почему хочешь выпроводить меня с Василь Кузьмичом? – Она взглянула в бегающие глаза Трифона Аркадьевича и решительно заявила: – Сам поедешь со мной до Белой Елани! И Аниску привезешь ко мне, как только кончатся занятия в школе. Она не из пугливых, ноне пойдет со мною в тайгу. Золото будем искать, а прииск не бросим. Так-то! – Успокоенная собственными мыслями, она по-хозяйски села в рессорный ходок и, сбросив пуховый платок на плечи, – черноголовая, красивая, сильная, – повернула лицо к теплым, ласкающим лучам весеннего солнца и прикрыла глаза, задумалась.

Ольга – приискательница. Прииск наградил Ольгу Почетной грамотой и золотыми часами. Ольгу Федорову знали на прииске все. И все же велико было удивление на прииске Благодатном, когда в прошлом году, в начале сентября, Ольга вдруг сдала 17 фунтов 11 золотников первопробного золота. Где она работала все лето? Никто не знал. Где находилось такое богатое месторождение золота? Никто и понятия не имел. Ольгу хвалили, к Ольге стали присматриваться, Ольге завидовали, за Ольгой стали следить старатели. На прииске только и разговору было, что об Ольгиных семнадцати фунтах и одиннадцати золотниках, – столько не добывали за сезон пять старательских артелей… Многие пытались разузнать секрет Ольги, но даже Семен Данилыч не знал, где работала дочь все лето, а сама золотоискательница молчала. Ольгу стали называть хитрой, рожденной в рубашке. Неудачники ругались и даже угрожали ей, но она молчала.

Она вынуждена была молчать. Сносила обиды, укоры, угрозы и помалкивала. Помалкивала потому, что то место, где она работала с весны до сентября, было на самой границе остолбленного участка американской концессии Смит-Вет-Ланге. Всего в девяти верстах от этого места стоял белый коттедж главного инженера концессии, мистера Клерна. И уж конечно, если бы американцы узнали, где работала Ольга, они открыли бы и золотую жилу в каменной рассохе Жарлыка, проходившей затем по территории концессии. Только директор прииска Благодатного и комиссар знали то место и отметили себе на секретной карте, чтобы начать разработки, как только кончится пятилетний срок американской концессии. Однако же недаром сложилась поговорка: шила в мешке не утаишь. Кто-то видел Ольгу у остолбленного участка концессии, кто-то сообщил американцам, что богатые золотые россыпи находятся у них «где-то под самым носом».

Всю осень американцы щупали каждый клочок земли на своем участке и все-таки не заглянули в угрюмое ущелье каменной рассохи, где гремел маленький ключ, терявшийся в валунах.

Но об Ольге они узнали. К началу нового года Ольгины 17 фунтов выросли в 47 фунтов. Имя удачливой золотоискательницы стало у американцев нарицательным именем для всех, кому «вдруг повезло». Если какой-нибудь бородатый приискатель сдавал в контору концессии 100–150 граммов золотого песка, его уже называли «Ольгой» или говорили, что ему «улыбнулась Ольга». Да и сама золотоискательница в представлении многих людей с соседних приисков была под стать разве лишь сказочному богатырю: в полсажени в плечах, сажень ростом!

Из волисполкома по черной лестнице быстро спустился Никита Корнеев и остановился, увидя Ольгу. Василий Кузьмич закладывал тройку, Трифон Аркадьевич, стоя возле него, давал указания на время своего отсутствия. Ольга сидела в рессорном ходке и, должно быть, дремала, пригревшись на солнце. Никита направился к ней. Проворный, легкий, он двигался так, точно и не касался коваными сапогами каменных плит, которыми была выстлана часть волисполкомовского двора. Но Ольга услышала шаги и приоткрыла глаза. Никита стоял перед ней, подняв руку к козырьку фуражки.

– Ну, здравствуй, таежник, – сказала она и с усмешкой добавила: – Не хотел встречаться со мной, а все же пришлось?

На нее с веселым любопытством смотрели большие глаза Никиты, и под пристальным его взглядом дразнящие искорки в глазах Ольги погасли.

– Ты так смотришь на меня, будто не узнаешь, – проговорила она уже мягче и улыбнулась: – Я все такая же.

– Такая и не такая, – возразил Никита. – Ты, как река, не стоишь на одном месте. В тебе есть всегда что-то новое.

– Вот и хорошо, – согласилась Ольга. – Тебе это нравится?

– В жизни – да.

– А во мне?

– И в тебе, – усмехнулся Никита, – особенно когда ты сердишься и хмуришь брови.

Ольга с удивлением взглянула на Никиту: «Что это с ним? Даже шутит!» И серьезным тоном заметила:

– Ты что-то уж очень по-молодому весел сегодня.

– Значит, дела такие, что веселят.

Ольга совсем нахмурилась.

– Дела… Дела такие, что… Слышал: Имурташка опять объявился?

– Сейчас был о нем разговор в волисполкоме.

– Ну и… что ты думаешь?

Никита снял фуражку, отбросил рукой к затылку свои мягкие русые волосы и спокойно ответил:

– Думаю, теперь не уйдет.

– Не хвались раньше времени. У дяди вон из-под носа ушел… Эх вы, партизаны… – начала было Ольга, но вдруг оборвала неприятный разговор и спросила: – Поедем вместе?

– Только до парома, – ответил Никита.

– А там?

– Там у меня прямее путь: через Ермолаеву гриву. Иноходец к горной тропе привычен…

– Н-но, балуй! – раздался голос Василия Кузьмича.

Никита обернулся. Василий Кузьмич снимал торбу у коренника, пристяжная тянулась к нему мордой, пыталась схватить зубами его старенькую шапчонку.

– А хорошие кони у вас, – похвалил Никита.

Подошел Трифон Аркадьевич, потрогал рукою рессоры ходка, пошевелил привинченный к рессорам коробок, обитый медвежьей шкурой, помолчал многозначительно.

– М-да. Добрые кони, – заговорил он и погладил гнедого коренника. – Этот вот из