День начинается - Алексей Тимофеевич Черкасов

и пассажиров. На перроне намело сугробы. Сигнальные огни стрелок и семафоров тонули в непроницаемой мгле. Даже водонапорная башня еле вырисовывалась в густой пороше снега.

Незнакомка в шинели сперва хотела уйти в вокзал вместе с пассажирами и там остаться до утра, но вьюга будто прижала ее к земле. Ветер, налетая со всех сторон, обжимал ее рваной шинелью и продувал насквозь. Снегом било в лицо. Ноги, обутые в солдатские сапоги с кирзовыми голенищами, коченели. А вокруг – тьма. Ветер, и ветер, и снег, снег. Ей стало просто страшно, и она инстинктивно жалась к людям в телогрейках и теплых полушубках, выгружающим из вагона тяжелые ящики в автомашину.

– Пошевеливайся, пошевеливайся, – подбадривал рабочих Чернявский. Рядом с ним стояла геолог Павла-цыганка, похожая на большую снежную куклу.

Мороз крепчал.

Грея руки на радиаторе теплого мотора, незнакомка отыскивала глазами того, кто предложил ей пристанище и участие. Он не забыл о ней. Когда пассажиры, толкаясь в проходе, покидали вагон, он подошел к ней, спросил, не наденет ли она его тулуп, но она отказалась. Сейчас она с удовольствием укуталась бы в его тулуп!.. Еще у вагона Муравьева встретила порывистая, вся запорошенная снегом девушка в котиковой шубке и в пуховой шали, с которой он отошел в сторону и разговаривал сейчас, называя ее Катюшей.

Они стояли шагах в трех от незнакомки.

– Ох и ветер же, Гриша, – громко говорила Катюша. – Ты пощупай, как у меня зашлись руки. Просто окоченели. Если бы ты знал, как я тебя ждала этот раз!..

И сердце незнакомки пощипывала грусть: она тоже ждала, и не месяц, не два! Но ей никто не обогреет рук, не скажет ласкового слова…

– А что ты такой хмурый, Гриша? – слышится голос Катюши.

– А отчего бы мне быть веселым? – зазвенел голос Муравьева, тяжелый, насыщенный гневом. – Тут у вас побывал представитель из главка, да? Анна Ивановна писала своему Одуванчику, что мой проект по Приречью положили на лопатки. А вот ты мне что-то ничего не написала.

– Я? – голос Катюши дрогнул. – Я же знала, что ты все узнаешь от Одуванчика.

– Хорошенькое дело! Узнай от Одуванчика через секретаршу начальника, Анну Ивановну, но не от своих друзей. Выходит, друзья до черной пятницы?

– Как ты можешь так говорить мне? – вспылила Катюша, выдернув руки из теплых ладоней Григория. – Что я могла написать? Что представитель главка потребовал для внесения в план работ на будущий год по Приречью – обоснованный материал? А разве ты сам не знаешь, что такого материала у тебя нет? Есть предположения, есть мечты, желания; но не всегда наши желания осуществляются! Ты и сам это прекрасно понимаешь. И зачем ты только настаиваешь на разведке Приречья?

– Вот оно что! Значит, и ты не веришь в Приречье?

– Я там не была, – ответила Катюша.

– Ясно, ясно. «Не была – не знаю: моя хата с краю». Знакомая поговорочка, Катерина Андреевна.

– Если бы ты поменьше выдвигал себя на передний план…

– Конечно! За чужой спиной всегда теплее, Катюша. И ветром не прохватит. Живи, пыхти в свое удовольствие, как говорит Рсдькин. Но я никогда не прятался за чужие спины. Везу помаленьку в передней упряжке.

– Я вижу, ты меня совершенно не понимаешь, – вспылила Катюша. – И понять не хочешь. Помнишь, как мы ссорились на Алтае? Разве я тогда не говорила, что ты не считаешься с мнением товарищей?

– Помню, Катюша, помню. Великолепно помню. Вы тогда хором трещали: Ардын – пустое место. Уйти, поскорее все бросить и перебазироваться. Да, да. Помню! А Муравьев настоял остаться. И Ардын – крупнейший рудник Алтая. Так и с Приречьем…

– Совсем не так, – перебила Катюша. – По Приречью у тебя нет таких данных, как тогда по Ардыну. Ты и сам не веришь, что Приречье – перспективный район.

– Это вы не верите, а я – верю. И Ярморов верит. И Чернявский верит.

– Что, что Чернявский? – прогудел голос Чернявского со стороны.

– Да вот, Катерина Андреевна говорит, что ты не веришь в Приречье.

– Я? Побей меня гром! Да я бы туда с моим удовольствием хоть сейчас поехал. Немедленно, сию минуту.

Катюша зябко поежилась, пряча руки в меховую муфту. Григорий ее не понимает. Они совершенно разные люди. Разве можно вот так замалчивать разногласия? Он просто индивидуалист, и больше ничего.

– Если бы ты мог доказать, что в Приречье есть крупное месторождение металла, давно бы доказал. Но у тебя есть только одни фантазии.

– И слава богу, что я человек с фантазиями, – отпарировал Григорий. – Геолог без фантазии что птица без крыльев. Не летать, не петь, а небо коптить. Да, да! Есть еще такие коптильщики среди нас. И не в малом количестве. А я предпочитаю ошибаться, творить, дерзать, но не жить бескрылым обывателем. И будь покойна, я докажу неверующим, что значит для государства Приречье. Докажу. Не сразу Москва строилась. Надо думать, тоже находились люди, которые доказывали, что не следует строить город на болоте. Из какой-то грошовой деревушки вырос мировой центр! Ты не думала, почему так вышло? Тут не случайность, а мысль заложена. Удачно нащупали центр всей России, вот в чем дело. Так и Приречье. Я смотрю на Приречье глазами завтрашнего дня. Глазами Енисейгэс; глазами электрических огней! Вот покончат с войной, возьмутся за Енисей и Ангару. Еще в тридцать шестом году велись работы по проектированию электростанции на Енисее. А что это значит? Десятки Днепрогэсов! А база? Где же на Енисее промышленная база? Зачем строить гиганты на Енисее, если не будет базы? Не я сказал, что Сибирь – страна будущего. И это будущее настанет через каких-то двадцать-тридцать лет. Вот и я подготавливаю базу для будущего. Где же эта база? Бассейн Ангары и Енисея; Южно-Енисейский кряж. Дебри настоящего, огни будущего. Вот почему мои планы и проекты поддержала Москва. Я буду драться. Драться буду, черт меня подери!

К незнакомке подошел сутулый мужик в коротенькой телогрейке и стеганых штанах, вправленных в серые пимы. Приглядываясь, проговорил:

– И разыгралась же проклятущая непогодь, язви ее. Што, дева, зябнешь? У нас здеся так: ноябрь только нос покажет – зима всю харю высунет. Седне за тридцатку накачало.

– Ч-чего… накачало? – еле выговорила незнакомка, губы у ней будто одеревенели.

– Чего же боле, градусов, грю, накачало. – И пошел дальше.

– А это кто с вами, та, в шинели? – донеслись до женщины в шинели слова Катюши.

– Фронтовичка из Ленинграда, – сдержанно проговорил Муравьев. – Вот приехала, а приземлиться не знает, где и как.

– С какой стати она с вами?

– Случайно. Попала в наше