Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

Пес гавкнул, вздрогнув всем телом. Никита закусил губу и, склонившись к собаке, приказал:

– Туда! Пиль!.. – Голос его хлесткий, ледяной.

Кобель изогнулся в прыжке и через мгновение скрылся.

Никита знал голос Ольги, певучий, мягкий, потому и колебался. Зов был странно диким, надрывным.

Положив ко рту ладони раструбом, Никита изо всей силы подал знать:

– А-а-а-у-у!

А эхо в рассохе покатило, как из бочки: «У-у… у-у…»

Никите ответила мутная тайга:

– Спа-аасите-е!..

Кто-то просил о помощи. Бедствовал ли он или попал в чьи-то хищные лапы, но человек просил помощи.

– Аниса, побудь в избушке.

– Ой, нет. Боюсь я. Нет, нет!..

А вот и голос Пестри. Он выл и гавкал где-то не так уж далеко. Собачий лай не злой, а зовущий… Никита взял топор, нож и пошел с Аниской за ключ.

Они торопились. Пробираясь в густой чаще, останавливаясь, прислушиваясь, стараясь определить направление звуков. Под ногами сплеталась скребущая сухая высокая трава.

Вынырнул Пестри. Тявкнул сердито, ткнул головою ногу Никиты и сделал шаг вперед, указывая дорогу.

Было что-то зловеще-страшное в поведении собаки и в криках того, кто просил о помощи. Словно сто смертей шипели в лохматых дебрях, окружая страхом идущих. Рука Аниски была холодная и дрожала. Дышала она прерывисто, испуганно, но не плакала. Колючие ветки били по лицу, царапались, Никита даже не морщился.

Вдруг будто кто-то ударил его в грудь: он вздрогнул, остановился, а на сердце пал иней.

– А-а-ни-ска-а!.. Ники-ита-а!..

Это она, Ольга!

XXI

Ольга не шла, а ползла зарослями, волоча за собой ружье. Когда Никита подбежал к ней, она лежала в осенней увядшей траве и глухо стонала: «О-ох, тошно мне. Тошно…» Истекающая кровью, простоволосая, в одном изодранном платье, она металась, точно в бреду.

Никита поднял Ольгу под мышки, не чувствуя тяжести, осторожно повел ее берегом Налимьего ключа к избушке. Ольга еле передвигала ноги. Временами она теряла сознание, дергалась, рвалась. Что-то теплое, липкое сочилось по рукам Никиты, и он пока старался не думать об этом.

С большим трудом Никита уложил ее на нары. Аниска не могла помогать. Она забилась в угол на постель, закуталась с головой в одеяло, и даже на расстоянии было слышно, как стучали у нее зубы от страха.

У Ольги все платье окровавлено. Руки и лицо исцарапаны. Никита хотел промыть раны, забинтовать. Ольга очнулась и вскрикнула. Оттолкнула его левой рукой:

– Не надо!

– Надо. Я сделаю хорошо, Оля.

– Не надо. Не надо. Не тронь меня! Разве не видишь? Изошла я кровью. Там еще. Там… В Лебяжьем склоне забинтовала себя вот так. Да поздно… А доползла все-таки. Доползла… Вот как довелось мне встретиться с Ухоздвиговым…

Ольга закрыла глаза, на минуту замолкла, потом снова заговорила:

– Ночью еще, сразу после рудника, услышала… сучья сзади потрескивали. Да не догадалась. Думала, зверь какой. Ехала и все оглядывалась… С Ухоздвиговым Иван Квашня был. До полдня они шли по моему следу. На виду не показывались. А сучья все потрескивали да потрескивали… Я останавливалась. Оставлю лошадей, обойду тропу – никого нет. А сучья потрескивают и потрескивают. И страх меня взял… Такой страх!.. Сердце чуяло, видно… Ружье приготовила, нож… и все еду, еду. И вдруг сучья потрескивают совсем рядом. Опять подумала – чудится мне. А это были они. Они, звери, все время шли тайгой по моему следу. Так до Лебяжьей сопки. А на сопке – гарь. Выехала я на склон, лошадей угнала вниз, к лесу. Там, внизу, начинается лес. Наш. Сафьяновый. Да-а… А сама залегла у выскори, рядом с тропой…

Ждать-то пришлось недолго, – передохнув, продолжала Ольга. – Выехали они сверху на гарь. Впереди – Иван Квашня на игреневом, а сзади шагов на десять – Матвей Ухоздвигов. В бурке, на сером коне… Иван Квашня первым увидел моих лошадей – они все еще бежали к лесу. Увидел и крикнул: «Она здесь! Лошади одни уходят!..» Оба схватились за ружья, взвели курки. У меня екнуло сердце, застучало. Поняла: пощады не будет. И опять страх такой напал на меня. Ведь их двое, милый, а я одна. Иван Квашня едет прямо на меня… прямо на меня… У игреневого глаза эдакие широкие и горят. Я это как-то сразу заметила. Думаю, игреневый меня увидит и кинется в сторону. И тогда пропала я… Господи, помоги, – думаю. А сама целюсь. Прямо в лицо Ивану Квашне… Не помню уж, как и выстрелила. Выстрелила и сама испугалась. В трех-то шагах!.. Игреневый как прыгнет да на дыбы… А он свалился мертвый и не крикнул… А у меня руки трясутся… Ружье перезарядить не успела. Вскочила на ноги и побежала под склон. Ухоздвигов бросился на коне за мною. И стреляет, стреляет – у него многозарядное. А я все бегу. Бегу и думаю, где труднее, через колодины. Это чтобы он не догнал меня… Бегу, а пули так и свистят!.. Сначала в плечо толкнуло. Да не больно, я и не почувствовала. Потом в спину… И мне ровно воздуху стало не хватать. И кровь… Ртом, прямо ртом… А тут лес начался. Плотный. Такие заросли! И дурнина выше меня. Я в дурнину и ползком. Так и ушла… Ухоздвигов… жаль – не впереди он ехал. Да золото-то он не возьмет. Оно здесь, Никита. Здесь где-то.

– Тайник я нашел, Оля, – промолвил Никита, склоняясь к бледному, обескровленному лицу Ольги.

Ольга широко открыла глаза.

– Нашел?! Где же? Где?

– За углом избушки. Под сухим кедром.

– Господи, а я-то думала – так и останется… Воды мне! Жжет у меня все внутри… Неужели я?.. Да нет…

Прикрыв черными ресницами глаза, Ольга долго молчит. Дышит она тяжело, прерывисто. Ее побелевшее лицо кажется Никите еще более красивым и строгим. Никита осторожно убирает с ее лба пряди черных волос, подает воду.

– Не надо. Не надо.

– Это вода, Оля.

– Не надо!..

– Оля, выпей. Прошу тебя, милая, выпей! Это вода, не лекарство.

– Поздно. Все поздно… Милый, тебя там ждут. Здесь утвержден прииск. Новый. Сафьяновый… И как это я доползла? Знать, я напугала Аниску? Милая моя доченька! Ты не плачь… А пожила я ох как мало! Жить бы, жить… Боже мой, да о чем это я?.. Все мутно. Мутно. И звон какой-то… Звенит. Что это? В голове, верно… Чудится все, как я бегу по склону… Да свету-то как мало. Зажги больше свеч. Люблю много света! Ох, нет. Все напрасно. Мутно. Темно… А кто это там скачет по склону? В черной бурке?.. Ой, смерть моя!..

И снова, теряя сознание, Ольга пытается встать. Никита с трудом удерживает ее на нарах.

– Уйди! – кричит в беспамятстве Ольга. – Не возьмешь. Не возьмешь меня, слышишь? А-а, и ты, Иван Квашня, здесь! Там, на переправе, броду боялся, а тут за золотом поехал? Американцам продался!