Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая

и оделась в обычную, женскую, благо изба еще не остыла после топки. Переменила вязаные чулки на сухие и забралась на полати. Улеглась, укрылась и закрыла глаза. И тут… киевский гость как будто опять оказался перед ней. На сон оставалось мало времени: до света ей придется вставать и идти с другими челядинками доить коз и коров, делать сыр, сбивать масло, варить кашу для гридницы. Но как тут заснешь, если он все не уходит? Не отпускало чувство, что молодой киевский гость совсем рядом, стоит возле нее – а теперь уже и лежит, – смотрит в глаза и смеется, будто она – невесть какая потеха.

Зачем она позвала его на гулянья? Только ли наперекор Рагноре, которая еще утром ясно сказала: киянина не зовем? Не хочет – не надо, ее дело. И тем более стоило ли Дединке за него так радеть – напугал ее, чуть не задушил, наземь опрокинул, синяков наставил. Мать-земля, как она испугалась, когда он вдруг сорвал с нее пояс – так ловко, будто дело привычное. Забыла даже, что на ней мужское платье и он ее принимает за отрока.

Тянуло вслух засмеяться над нелепостью этого происшествия – оба они выставили себя в глупом виде, но это единение почему-то ее радовало. И радовало то, как он сам это принял – без досады и смущения. В один миг ей показалось, он хочет попросить прощения за то, что швырнул ее наземь, и он жалеет, что не может повиниться перед девкой такого низкого положения. Но истинного презрения, высокомерия княжеского родича она в нем не заметила, и эта простая уверенность поднимала его выше, чем могла бы поднять надменность. Вот у кого Рагноре бы поучиться себя держать…

Смеющееся лицо Торлейва стояло перед глазами, будто он как-то пролез под опущенные веки. При свете лучин в Миродаровой избе по этому лицу ходили тени, она плохо его разглядела, но эти же тени делали его очень красивым. Надо утром получше посмотреть, а то мерещится в нем сам Ярила…

Но глаза у него хоть и смеющиеся, а не злые. Чутье говорило Дединке: это человек добрый. Улыбка у него такая удивительная: он улыбается, а потом опускает углы рта, будто закрепляя понимание, и эта улыбка проникает прямо в сердце собеседника. А что такой смелый и ухватистый – так его род обязывает. Если он здесь, в чужой земле, себя не поставит как надо – могут и съесть…

Может, в этом дело? Оба они здесь, среди смолянских русов и кривичей, чужаки, только он с добра́ приехал, а ее неволей привезли. Он в союзниках не нуждается – или не знает, что нуждается. А она… Что он может для нее сделать? Вроде бы и ничего, но душу заполняло удивительное чувство: легкая, светлая, воодушевляющая радость. Она своим советом оказала ему услугу, и притом нужную – стоило видеть, как живо он за этот совет ухватился.

И какие у него все же говорящие глаза – только поймаешь его взгляд и уже кажется, знаешь, что он думает и хочет сказать.

Орча будет недовольна… Ну и пошла бы она к синему… Дединка чуть не засмеялась, лежа с закрытыми глазами: знатный жених приехал к Рагноре, а достался в пару едва ли не самой ничтожной из посиделиц[808]. Пусть и ненадолго.

Дединка засыпала с невольной улыбкой, уже чувствуя, что это приключение поставило ее над прочими девами Свинческа. Она – таль, мало что не рабыня, приведет на гулянья не какого-то там отрока, а самого знатного парня в Свинческе – брата Святослава киевского. Может, пара синяков того и стоила…

Глава 5

Утром, когда в Станиборовой гриднице подавали завтрак, Торлейв скоро заприметил среди челядинок Дединку. Сегодня, уже зная о ее существовании, он стал выискивать ее глазами сразу, как появились женщины, – почти сразу и нашел, и снова стало весело от воспоминаний о вчерашнем. С таким ростом ее было трудно не заметить: знать, раньше она пряталась. Сегодня на ней была девичья одежда: синяя понева с крупной белой клеткой виднелась из-под широкой, как мешок, белой шерстяной рубахи с треугольным вырезом под горлом, обшитой тонкой красной тесьмой. Мешковатая рубаха была туго подпоясана тканым красным поясом, что подчеркивало тонкий стан. Темно-русая коса спускалась много ниже пояса, на скромном узком очелье с двух сторон висели такие же скромные серебряные колечки, а над ними белые комочки из утиного пуха – таких Торлейв никогда раньше не видел, у полян и кривичей девы ничего подобного не носили. Высокий рост только придавал стройной деве величия, и Торлейв невольно залюбовался, забыв о каше.

Одежда Дединки заметно отличалась от нарядов женщин из кривичей и голяди – да и выговор ее еще вчера показался ему странным. Говорили, что она – таль… Откуда же? От кого? Видно, рода она невысокого, если в этом доме ее держат на положении служанки, но от смердов тали не берут. Может, обычные долги? Если так, то наверняка ему по силам дать ей волю, мелькнула мысль, но Торлейв сам себя одернул: ему-то какое дело?

Челядинки носили на длинные столы простую еду для отроков: кашу из толченого проса, нарезанный хлеб, сало, козий сыр. Разливали в подставленные чаши сыворотку или молоко. Торлейв мог бы обождать, пока выйдет князь, и почетным гостям подадут чего-нибудь получше с княжьего стола. Но господину накрывать будет ключница, а Торлейв охотно пожертвовал бы блинами со сметаной ради возможности перекинуться словом со своей вчерашней пленницей. Неприметно следя за Дединкой глазами, он с нетерпением ждал, пока она к нему подойдет. В гриднице при огне в длинном очаге было полутемно, но все же хотелось получше рассмотреть свою добычу в женской одежде. Дединка же будто не замечала вчерашнего знакомца: принесла плоский деревянный поднос с нарезанным салом, поставила, ушла. Опять явилась с подносом белого козьего сыра. Прошла вдоль стола, поставила его шага за три до Торлейва… Он не сводил глаз с ее лица и откуда-то знал: она его заметила, только вида не подает. Может, стыдится вчерашней замятни?

Тут же она повернула к нему лицо, их глаза встретились, и Торлейв убедился: она давно его заметила.

– Будь жива! – негромко окликнул он. – Что, ушибы не болят?

– Ох, болят… – Будто притянутая внешней силой, Дединка неохотно подошла. – Где же тебя так выучили с девками-то обращаться, боярин киевский? Или у вас в Киева́х обычай такой – заприметил девушку да и того… Костей