Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Вот что.

Прияна подошла к жертвеннику, отломила три колоска с венка-зажинника и обвязала обрывком красной нити с него же.

– Держи. Чует мое сердце, тебе удача понадобится. Возьми у матери платок, пусть она завяжет, нашепчет, и всегда носи с собой.

– Ты так говоришь, будто я и правда на три года уез…

Прияна протянула руку и закрыла ему рот.

– Наговоришь еще! – со строгим и ласковым упреком сказала она.

Торлейв прижал ее пальцы к губам, отпускать не хотелось. Сколько бы ни проездить, все равно покажется долго.

Прияна молчала, не отнимая руки, только глубоко дышала. Сама не знала, чего пожелать: возвращайся скорее? Возвращайся нескоро, лишь когда все пройдет? Помни меня? Забудь меня? Любой выбор был по-своему тяжек, но какой-то сделать надо.

– Я буду тебя ждать… – прошептала Прияна, и в этом слышалось «сколько бы ни привелось».

Торлейв прижал ее руку к своей груди, словно говоря: ты всегда будешь вот здесь. Пока она его ждет – его удача в безопасности.

Прияна отняла руку и первой пошла к воротам святилища. Сердце переменчиво – в этом и горе, в этом и спасение. Пусть он уезжает, пока добрые люди Святославу не нашептали о слишком близкой дружбе меж его женой и его же двоюродным братом. Еще одного раздора семья не переживет.

Назавтра начались Дожинки. При стечении народа Прияна дожала последнюю полоску на дальнем поле, вместе с большухами заплела последний пучок колосьев в «Велесову бороду», зарезала красного петуха, полила его кровью корни, а тушку зарыла у края поля. Потом женщины разлеглись в одних сорочках прямо на землю вокруг «бороды» и стали вопить, призываю землю-матушку отдать их растраченную силу. Последний сноп подняли на широкую доску и понесли к Киеву, а перед ним шла «жатвенная свадьбы» – Торлейв и Браня рука об руку, наряженные женихом и невестой, как образ грядущих после сбора урожая осенних свадеб. Возглавляла всех Прияна, поверх сорочки и плахты обвязанная пучками колосьев, с венком из колосьев на голове – живой ходячий сноп, сама земля-мать в наиболее желанным для людей урожайном убранстве. На Святой горе ее поставили на щит и подняли почти к небесам, а народ внизу кричал: «Слава, слава!», в лице княгини молодой благодаря землю-мать за пропитание на предстоящую зиму.

Потом начались пиры. Сперва старейшины угостились пивом прямо на площадке святилища, полив и жертвенник с его венками, потом перешли на Эльгин двор. Назавтра последний сноп перенесли на Олегову гору, поставили перед княжьим столом и снова пировали, пока не повалились на пол. Еще несколько дней тот же сноп ходил по гостям, по дворам всех знатных киян, разнося благословение богов. Везде угощали хлебом нового урожая, кашами с маслом, мясом, яичницей, пирогами со всевозможными начинками, пивом. Торлейв часто видел Прияну в эти дни. Дух захватывало от восторга перед ее красотой, но и жутко делалось: вслед за жатвенными пирами нагрянет зима, покроет все снежной белизной, и Жива скроется – растает, накормив весь род человеческий. Как они встретят весну, загадывать было рано, и никогда еще Торлейву предстоящая зима не казалась такой длинной. Даже когда ездили в Тевтонское королевство.

На жатвенных пирах в Киеве сидели и торговые люди, уже вернувшиеся из Царьграда. Их слушали с большим вниманием, а им было что рассказать. Как и ожидалось, царица Феофано недолго оставалась на царьградском золотом столе с двумя малолетними царевичами – лишь месяца три. Роман умер в конце зимы, а уже середине лета василевсом был провозглашен воевода Никефорос, знатного анатолийского рода Вард, давшего царству немало полководцев. В Царьграде говорили, что он и раньше состоял с Феофано в любовной связи, а теперь, скорее всего, женится на ней и обретет право на престол как муж царицы. Для Руси эти сведения имели немалую важность: отныне именно с Никефоросом предстояло иметь дело, и торговым русским людям, и послам, и самим князьям. Вздумай он пересмотреть былые договора, отказаться от того, на чем клялись его предшественники, Константин и Роман – придется снова воевать. Войны с греками Святослав сейчас не хотел – мысли его были в Хазарии. А бояре, слушая купцов, поглядывали на Эльгу и Мистину. Пятнадцать лет назад здесь едва не случилось то же самое: мало кто удивился бы, если бы после смерти Ингвара Эльга вышла за Мистину, который и родом своим, и заслугами, умом и силой был более чем достоин любого княжьего стола. Эльга держалась спокойно, но Торлейв невольно думал: не жалеет ли она, что в свое время не сделала того, что сейчас делает царица греческая? Будь Святослав в то время малым ребенком, как дети Романа, может, так Эльга и поступила бы. Но ему было уже тринадцать, он получил меч, и с самого начала стравливать возле княжьего стола двоих мужчин, имеющих права мужа княгини и права сына, было слишком опасно. Борьба права того и другого вида прав идет из давних времен, когда иначе, чем через женщину, власть и не передавалась. Потому Святослав и стремится с тринадцати лет Мистину избыть.

И еще одна мысль промелькнула у Торлейва, смутная, кем-то из хитрых богов подброшенная. Любовь княгини у него уже есть. Силы и славы, чтобы притязать на ее стол, пока нет. Но он так еще молод, а слава – дело наживное, если есть честь и отвага. Вот о чем стоит порадеть, а будущее судьба устроит…

«Ты думаешь, я променял месть на безопасность для себя и детей? – сказал ему Мистина, когда они в день ложного покушения вернулись от Эльги на Свенельдов двор. Признаться, Торлейв именно так и думал и оттого был растерян. – Я хотел спасти самого Святослава от мести богов, а он пытался мне помешать. С самого отрочества он меня не любил за мою силу, и теперь ему слаще умереть, чем принять спасение из моих рук. Я отступился, раз уж он так упрямо держится за свою злую долю. Пусть идет своим путем, он ведь давно не дитя. Мне жаль его как сына Эльги, но он сам выбрал свою судьбу. Принимая вину Игмора на себя, он по доброй воле глотает стрелу. Может, думает, что его удачи хватит ее переварить без вреда для себя. А может, он сам не знает, почему так поступает, его толкает на это Один. Тот, знаешь ли, заботится о славе своих любимцев, но не об их благополучии и счастье. Судьбой Святослава