Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– И сдается мне, – говорил тем временем Ивор, – что Один испытывает тебя. Путь в Валгаллу никогда не бывает простым, а для тех, кто хочет занять в ней хорошие места, одной храбрости на поле битвы мало. Я не великий мудрец, но думаю, Владыка Ратей послал тебе этот случай, чтобы увидеть, насколько ты стоек в испытаниях, где мало храбро рубить обеими руками…

– А я думаю вот что! – вставил Вемунд, едва Ивор умолк, обдумывая, чем бы закончить рассуждения. – У Одина были два брата, но от самого создания мира о них больше ничего не слышно. У тебя, княже, тоже был брат… хотя многие из нас думали, чтобы лучше бы ему изначально не родиться. И вот его больше нет. Ты остался единственным наследником рода – как сам Один. А значит, он ведет тебя по нужному пути, хоть за это и приходится платить… некоторыми трудностями.

«Нас тоже было трое у отца, – вспомнился Святославу голос из темноты. – Но во вселенной всегда находится место только для одного…»

– Пять лет назад вышло так, что брат чуть не похоронил тебя, – продолжал Вемунд. – Но это было Одину не угодно, и ты выжил – все мы выжили благодаря твоей удаче. Настало время – и тебе привелось похоронить его. Бог Воронов ясно дал понять, чьи похороны ему желательно было видеть. И мы, твои люди, всегда пойдем за тобой и никогда – против тебя!

Услышав наконец понятное решение, гриди и оружники завопили, вскакивая с мест, поднимая чаши и рога, расплескивая пиво на стол и на пол. Речица взвизгнула и отскочила от стола, чтобы уберечь крашеное платье, и это только увеличило всеобщее веселье. Даже Святослав усмехнулся; поймав ее взгляд, сделал знак, мол, не тревожься, это мы исправим. Его путь лежит прямо вверх, к божественному престолу, ему самим Одином обещана власть над тремя земными царствами. Что ему стоит подарить женщине новое платье?

* * *

Дело шло к полуночи, гриди и оружники уже дремали, уронив головы прямо на стол. Многие разбрелись по своим местам на помостах верхнего и нижнего яруса, и прямо над головой Святослава раздавался чей-то храп. К тому времени он сидел уже не на почетном княжеском месте, а где-то в середине стола, среди оружников, с которыми вел какой-то занятный разговор, но сейчас вдруг обнаружил, что его собеседники спят, только один толкует что-то, обращаясь к собственному поясному ножу.

– Пойдем, княже, я провожу тебя, – услышал Святослав женский голос.

Подняв глаза от чаши, он увидел перед собой Речицу.

– Куда проводишь? – Святослав нахмурился.

– В твою избу, спать! – мягко, как мать ребенку, ответила та. – Ты устал, тебе пора отдохнуть, да и достойных собеседников для тебя тут уже не видно.

– Я и здесь могу лечь. – Святослав оглядел помост, выискивая между храпящими телами свободное место.

– Здесь ты не отдохнешь, тут шумно и душно. Ну, пойдем же. – Речица приглашающе коснулась его плеча и добавила с намеком: – Или ты боишься пойти со мной?

Святослав молча встал: чего он мог бояться в собственном городе, среди собственной дружины?

На случай приезда князя в Вышгороде имелась отдельная изба. Именно в ней Эльга когда-то прожила несколько лет, пока у Ингвара в Киеве была другая жена, болгарыня. С тех пор здесь никто не обитал постоянно, только наездами, и изба, просторная и снабженная всем необходимым, имела нежилой вид.

Речица повела Святослава через двор, иногда оборачиваясь и проверяя, не потерялся ли он, подбадривая его многозначительным взглядом. Ей было лет двадцать или чуть больше. В шестнадцать лет она вышла за кого-то из вышгородских десятских, но через год тот погиб во время полюдья. Речица снова вышла замуж – женихов в Вышгороде было искать недолго, но через два года овдовела после княжеского похода в степь, когда случилась стычка с печенегами у днепровских порогов. Обычное дело для женщин, с рождения живущих в дружинном кругу. Однако на горюющую вдову Речица ничуть не походила, наоборот, весь ее вид говорил об уверенном и свободолюбивом нраве. Дочь воеводы, живущая в крепости большой дружины, могла выбирать нового мужа из сотни – все здесь только и ловят взгляд местной царицы, – да и спешить пока не приходилось. Речица была женщиной статной и полногрудой; округлое лицо с высокими скулами было не столько красивым, сколько миловидным, но большие, широко расставленные карие глаза с сосредоточенным выражением придавали ей вид загадочный, будто она полна мыслей о каких-то тайных делах, о которых никому не рассказывает. Одеваться она любила ярко, и год спустя после смерти второго мужа о ее вдовьем положении говорило лишь покрывало на волосах – из тонкого, полупрозрачного синего шелка. Матерью ее была Волица, дочь киевского боярина Ратогнева, и Речица свысока смотрела на младших сестер – близнецов Альрун и Альвёр, родившихся от Зоранки и живших в служанках у молодой княгини Прияславы. Тех двух Святослав хорошо знал и теперь удивлялся, насколько Речица непохожа на сводных сестер, тонких, гибких и светлоглазых. В Киеве она почти не показывалась – ей больше нравилось самой быть вроде княгини в Вышгороде.

В большой княжеской избе уже горел огонек светильника на ларе возле широкой лавки. Постель была застелена белыми настилальниками, лежало тонкое стеганое покрывало – для настоящего одеяла было слишком жарко.

– Все для тебя готово, я сама позаботилась. Подушки новые, куриный пух. – Речица помяла подушку кулаком, показывая, какая та упругая.

Святослав пренебрежительно махнул рукой: он с детства воспитывал в себе неприхотливость и, если бы не жена, спал бы с гридями на помосте в дружинном доме, вместо подушки подложив под голову что-нибудь из одежды.

– А парни? – по привычке спросил он.

– Не пропадут твои парни. Вот вода, вот квас. – Речица показала две кринки на том же ларе. – Еще чего-нибудь?

Святослав сел на лавку и стал стаскивать башмаки. Речица, не спеша уходить, наблюдала за ним.

– Что твой отец говорит… ну, об этом всем? – Святослав поднял к ней глаза.

– Говорит, как хорошо, что Гримкель не дожил, – с готовностью ответила Речица. – Что когда-то они трое, отец, Гримкель и Хрольв, были как названные братья, но теперь Гримкель стал отцом убийц, Хрольв – тестем убитого, и дороги их совсем разошлись. Только он не хочет принимать ничью сторону.

Она помолчала, глядя в задумчивое лицо Святослава, и добавила:

– Отец думает, что ты мог бы предложить виру.

– Кому? – Святослав поднял глаза.

– Свенельдичу-старшему, конечно. За его сына.

– Что