Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни

как ваши супруги, и знаю, что вы не можете на мне жениться. Но я могла бы стать одной из ваших наложниц. Я могла бы…

– Хватит! – командует он. Теперь уже на лице у него заметно неудовольствие.

Меня охватывает уныние.

– Помню, твой отец говорил, что тебе всего шестнадцать.

Выпрямляюсь во весь рост, и теперь я лишь немногим ниже Саркара.

– Возраст зависит не только от того, сколько человек прожил на свете.

– Я слишком стар для тебя, – прямо заявляет он.

Странно говорить наложнице такие вещи.

– Вот уж нет. И даже если так, мне все равно. Я вас люблю.

Теперь я унижена окончательно, но, если бы не сказала о своей любви, жалела бы всю жизнь.

Саркар приподнимает мой подбородок. Чего он ищет? Наконец он говорит:

– Возвращайся домой, Джиндан Каур. Я пошлю своего советника Факира Азизуддина – он умеет вести переговоры, – пусть сообщит твоему отцу, что завтра я отправляю тебя в Гуджранвалу с эскортом. А через два года призову обратно.

С чего бы ему делать такое для наложницы?

Я было возражаю, но махараджа велит мне помолчать и снимает с мизинца кольцо с маленьким красным камнем. Мизинец у правителя кривой, будто кость сломали, а потом она заживала как получится. От этого меня охватывает приступ нежности. Мой Саркар, я о тебе позабочусь.

Кольцо мне великовато, но я обещаю нанизать его на веревочку и носить на груди.

Саркар касается моей руки теплыми губами. Борода у него шелковистая, мягкая, как я и ожидала, но щекочется.

– Да уж сохрани! Это кровавый рубин, его прислали из Кабула в качестве дани. А еще это твое помолвочное кольцо.

Я открываю рот от удивления.

Махараджа смеется, а потом заявляет:

– Да. Стоя здесь, в гурдваре Дера-Сахиб, я обещаю, что через два года я, Ранджит Сингх, женюсь на тебе, если буду еще жив.

Он женится на мне?!

Меня наполняет невероятная радость. Потом до меня доходит его последнее замечание.

– Не говорите так! Конечно, вы не умрете! Я буду каждый день молиться о вашем здоровье и благополучии!

Он притягивает меня к себе и целует. Мой первый поцелуй! Меня пробирает дрожь.

– Может, твои молитвы и сработают. – Он улыбается. – Ты умеешь убеждать.

Часть II

Жена

1835–1839

Глава 10

Меч

Я весь день хожу взад-вперед между домом и двором, томясь от нетерпения, то и дело открываю дверь на улицу, чтобы посмотреть, не приехал ли кто из Лахора, потом вижу, что на улице пусто, как в русле засохшей реки, и снова захлопываю дверь. Сегодня мне восемнадцать, и я с нетерпением ждала этого дня, но, похоже, за пределами наших стен никто о нем не помнит.

А началось утро хорошо. Биджи разбудила меня с благословением и подарила розовую дупатту с вышивкой пхулкари, которую делала тайком. Она ничего не сказала – Биджи суеверна, – но я знала, что матушка вышивала наряд к моей свадьбе. Дорогое шелковое шитье, сверкая, стекало с моих колен. Конечно, это было хорошее предзнаменование. Но наступил вечер, и никто не приехал. Даже посыльный с подарком от Саркара, как в мой предыдущий день рождения. Не пришло и письмо от Факира Азизуддина, которому правитель поручил присматривать за мной.

Молчание Факира меня особенно ранит. За два долгих года он стал мне отцом куда больше, чем когда-либо был Манна. Азизуддин пишет мне каждый месяц, и я жадно жду весточек от него: он рассказывает про новости двора и интриги зенаны, а еще добавляет несколько слов от Саркара, который, как ни удивительно, так и не научился ни читать, ни писать. А еще Факир присылает деньги на мое имя. Благодаря щедрости Саркара и моей экономности нам больше не приходится беспокоиться насчет еды или одежды. Балбир замужем за солдатом из соседней деревни. Мы даже выкупили свой дом у раздражительного хозяина и пристроили к нему комнатку, хотя источник денег не раскрывали: думаю, Саркар не хочет, чтобы люди знали о наших отношениях.

Все это было бы невозможно без участия Азизуддина, ведь правители, занятые судьбой наций, легко забывают о мелочах. Потому-то я расстроена и обеспокоена необычным молчанием Факира.

– Не хочется есть, – говорю я за ужином, хотя Биджи приготовила шахи панир[51], а я его очень люблю. – Пойду спать.

Но мне не спится. Хорошо, что у меня теперь есть своя комната и я не разбужу Биджи: не придется уворачиваться от вопросов, на которые у меня нет ответов. Я заметила сегодня тревогу на лице матушки. Я знаю, мы обе думаем об одном и том же: мужчина может и забыть обещание жениться, особенно если он правитель, а девушка низкорожденная.

Чтобы успокоиться, я сжимаю в руке помолвочное кольцо, которое ношу на цепочке под одеждой, чтобы никто не видел. Оно напоминает мне про тот день на террасе гурдвары, когда я призналась Саркару в любви. Напоминает его шелковистый поцелуй.

* * *

В вечер моей помолвки Саркар послал Факира поговорить с Манной.

Я ужасно беспокоилась, когда он пришел – в темной шали, с суровым видом, подмечая внимательным взглядом каждую деталь, – и попросил Манну выйти во двор. Азизуддин явно не терпел дураков. А вдруг после визита к нам он скажет Саркару: «Рекомендую не связываться с этим семейством»? Но потом вернулся Манна, раздувшийся от гордости и преисполненный сознания собственной важности.

– Моя малышка будет супругой правителя! Я ничего другого и не ожидал! Но Факир хочет пить. Он попросил тебя принести ему воды. Быстрее!

Во дворе Азизуддин отпил немного воды из кувшина. На самом деле жажда его не мучила, но вопросов накопилось много. Сначала я смущалась, но наперсник махараджи вел себя так, что постепенно я расслабилась и начала ему рассказывать о своих самых любимых вещах: штормах, сладких джалеби, книгах, Лайле. Призналась, что очень рассердилась, когда Саркар рассказывал про людей, которые пытались его убить.

Факир резко вскинул голову:

– Махараджа тебе про это рассказал?

– Да, и про Саду Каур. От этой истории мне стало очень грустно. И ее жалко, и его.

– Он говорил с тобой про Саду Каур?

Я кивнула, озадаченная изумлением в голосе Факира.

– Он никогда ее не упоминает, – пояснил Азизуддин. – Даже когда разговаривает со мной. Но скажи мне, почему ты сердилась на его врагов?

– Потому что я люблю его. – Даже удивительно, как легко было сказать это Факиру, я ни капли не смущалась. – Но еще и потому, что они не