Зажги свечу - Мейв Бинчи

Элизабет запнулась, и все уставились на нее, ведь раньше она ничего подобного не говорила.

– Теперь ты разговариваешь совсем как мы! – засмеялась Эшлинг.

– Боже правый, придется выбить это из тебя побыстрее, прежде чем война закончится! – воскликнула Эйлин.

* * *

Вайолет встала с постели как раз в тот момент, когда стукнула входная дверь: Джордж вернулся с ночной смены. Все еще сонная, она натянула сиреневый халат, причесалась и пошлепала вниз, чтобы поставить чайник.

– Как прошла ночь? – спросила она.

Муж выглядел изможденным и очень старым. Лет на пятнадцать старше своих сорока двух.

– Нормально, – ответил он.

– В каком смысле? В смысле, что ты отвечал за тушение и пожаров не случилось или пожары начались и ты их потушил?

– Да нет, я в убежище дежурил, – устало сказал он.

– И что ты там делал-то? – Вайолет прислонилась к раковине. – Ты никогда не рассказываешь, что происходит на этих ваших дежурствах.

– Ну, мы ведь с тобой были в убежищах. А дежурные в них следят за порядком.

– То есть просто заводят и выводят людей?

– Примерно так…

– Как проводники в поезде? – В ее голосе проскользнула высокая нотка разочарования.

– Тут гораздо опаснее! – обиделся он.

Вайолет внезапно обмякла и посмотрела на мужа с искренней заботой: старый, уставший мужчина, только что вернувшийся из ночного ада. Он мог бы остаться в их собственном убежище – в подвале, с которым раньше не знали, что делать, а теперь выложили матрасами и подушками. А он, в каске и с фонариком, две ночи в неделю водит вверх-вниз по лестницам людей, у которых нет своего убежища, и пытается выглядеть уверенным и спокойным.

В глазах Вайолет набухли слезы и покатились по щекам. Джордж устало поднял голову и подался к ней:

– Вайолет, что с тобой? Я что-то не так сказал? – (Ее плечи затряслись.) – Да я ж ничего такого не говорил вроде…

– Как глупо… как же все глупо!.. Если бы кто-нибудь с небес смотрел на этот убогий домишко в этой глупой убогой жизни, что бы он сказал? Ты всю ночь не спал, я почти не спала. А кто-то убит. Ни еды, ни отдыха, ты должен ходить в свой дурацкий банк, я должна ездить на чертов завод: на двух автобусах туда, на двух обратно, четыре раза отстоять в очередях… И ради чего?! – За ее спиной засвистел чайник, но Вайолет даже не заметила. – Джордж, зачем мы все это делаем, в чем смысл? Потом ведь ничего не будет. После войны лучше не станет…

– Ну как же… после войны…

– Да, после войны. Что такого хорошего будет тогда?

– Элизабет вернется, – просто ответил он.

– Да! – Вайолет перестала плакать. – Да, это было бы неплохо.

Джордж встал, выключил чайник и не торопясь заварил чай.

Вайолет вытерла слезы:

– Я сегодня же напишу Элизабет. Наверное, прямо в обеденный перерыв на работе.

* * *

Эшлинг и Элизабет стали старшими в семье. Эйлин даже предложила каждой по отдельной комнате, ведь Морин будет приезжать только на каникулы. Комната Шона, даже превращенная в кладовку, в предложении не упоминалась. Но девочки не хотели ничего менять и находили все новые отговорки. То у Морин в комнате слишком темно, чтобы делать уроки. То она на этаж выше и слишком далеко от ванной. Эшлинг вбила последний гвоздь, когда в приступе заботы о сестре сказала, что Морин загрустила бы от мысли, что у нее больше нет своей комнаты, куда она может вернуться.

Эйлин отступилась. Будет неплохо иметь гостевую спальню на случай, если кто-нибудь приедет. Она годами надеялась, что Вайолет сможет погостить у них, ведь однажды она приезжала… до того, как вышла замуж. Правда, ничего хорошего из ее приезда не вышло. Возможно, потому, что Шон был младенцем, а юная Вайолет, под влиянием оживленной лондонской атмосферы двадцатых годов, хотела развлекаться на всю катушку. Никто никогда не говорил вслух, что визит оказался неудачным, но в глубине души Эйлин иногда хотелось, чтобы он тогда не состоялся.

А теперь? Теперь-то, конечно, для Вайолет и Джорджа все будет лучше, чем кошмар в Британии: длинные очереди, черный рынок, бесконечное ожидание по ночам, когда с неба посыплются бомбы… Пожалуй, нужно им написать и предложить приехать…

* * *

Элизабет сильно расстроилась, узнав, что тетушка Эйлин пригласила маму в Килгаррет. Лучше бы не приглашала! Вспомнив, как мама говорила, что там невероятно грязно, как с отвращением морщила нос, рассказывая о привычках в доме О’Конноров, Элизабет чуть не потеряла сознание. Если мама и правда приедет, то Элизабет придется метаться между ней и тетушкой Эйлин. Как в старые времена, когда мисс Джеймс что-то говорила, а мама неправильно ее понимала, а потом мама что-то говорила, и мисс Джеймс обижалась.

В доме О’Конноров не дулись, размышляя, что имел в виду другой, а просто задавали вопросы и даже орали, а частенько и руку поднимали. У Элизабет сердце упало от одной мысли, как может отреагировать мама, увидев, как тетушка Эйлин забирает у Имона еду, которую ему не следовало брать. Мама придет в ужас от Ниам, ковыляющей с развязанными подгузниками, от покрытой пятнами пижамы Донала, который разгуливал в ней по всему дому, а не только в своей комнате. А уж что мама подумает о Пегги и станет ли когда-нибудь есть ее стряпню, страшно себе даже представить.

Господь услышал молитвы, произнесенные стоя на коленях в ванной. Элизабет не хотела, чтобы Эшлинг знала, о чем она просит. Вайолет написала, что они никак не смогут приехать. Она очень завидовала ирландцам, которые едят масло, сливки и мясо. Звучит прямо как рай на земле. В письме почти не было благодарностей за приглашение, а больше рассуждений о том, что в Килгаррете живется куда лучше, чем в Лондоне.

Эйлин показала письмо Шону:

– Теперь нельзя сказать, что Вайолет смотрит на нас сверху вниз. Она считает, что здесь рай по сравнению с тем, что у них там творится.

– Ну так и напиши ей, что Ирландии не приходится страдать, так как Ирландия не пошла по пути Британской империи, не играет мускулами и не сражается с другими народами Европы, а занимается собственными делами.

Разумеется, ничего подобного Эйлин писать не собиралась. Она вернулась к письму Вайолет. В нем, в отличие от предыдущих редких и кратких писем, Элизабет посвящалось куда больше пары строчек.

Она, наверное, сильно выросла. Дети вытягиваются в возрасте от десяти до одиннадцати. На работе одна женщина спросила, есть ли у меня дети, и не поверила, когда я ответила,