"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Коли дело только в этом, – Станибор ухмыльнулся, – так мы ей здесь мужа сыщем. У меня отроков вон сколько! Унезор! – крикнул он в дальний конец гридницы, и парень обернулся. – Вот для нее чем не жених? Сам княжеского рода… хоть с матерью не повезло.

Торлейв стиснул зубы, стараясь не перемениться в лице. При этих словах он ощутил даже более горячее желание сойтись с Унезором в поединке, чем то, с каким Унезор приступал к нему. Не может быть, чтобы Станибор и правда этого хотел! Но шутка была глупая, и Торлейв негодовал про себя. Даже оскорбительная: Дединка, уже потому, что ее выбрали в таль, была хорошего рода, а Унезор – сын рабыни.

– За кого ей идти, то ее родне решать, – рассудительно сказал Доброван. – А вот тебе дары от всего нашего сродья.

Трое отроков, стоявших до того позади старцев, подошли и выложили подарки: две связки куньих шкурок, две бобровых и лисьих, тонкое беленое полотно на сорочки. Станибор вопросительно взглянул на Равдана, но Равдан в это время смотрел на Торлейва, и в лице воеводы отражалось тайное беспокойство. Потом он перевел взгляд на князя и слегка кивнул, показывая глазами на дары.

– За подарки благодарю вас, – сказал Станибор. – Где вы пристали?

– На гостевом дворе, у Ерстена Топора.

– Ступайте отдохните, а вечером ко мне на ужин жду, тогда еще поговорим.

Поклонившись, оковские старейшины удалились, Дединка убежала вслед за ними. Торлейв с трудом заставил себя вернуться к каше, будто это происшествие его ничуть не занимает. Но с тем же успехом его сейчас можно было накормить мхом; доев и дождавшись, чтобы Станибор занялся другими делами, Торлейв мигнул своим бережатым, и все четверо, взяв кожухи, покинули гридницу.

Перед этим целый сутки шел снег, мелкий, но густой. Теперь, когда рассвело, Торлейв мысленно охнул, увидев заново выбеленный мир. Каждая веточка, большая и малая, обзавелась пушистой горностаевой шкуркой. В рассеянном полусумеречном свете зимнего дня белое от снеговых туч небо было точно того же цвета, что и заснеженная земля. Весь мир обернулся горностаем, белым и пушистым. От этого светлело на душе, но все же, шагая через княжий двор и по улицам Свинческа, Торлейв чувствовал себя так, будто идет через какой-то волшебный край. Снегопад утих, но если порывом ветра сбрасывало снег с какой-нибудь крыши, он падал на людей крупными кусками, залепляя лицо.

Гостиных дворов в Свинческе имелось несколько – торговцы-варяги когда-то были его первыми и главными обитателями. Рассказывали, что все прочее поселение возникло вокруг стана варяжских купцов. Держали дворы бывшие торговые люди, которым возраст и здоровье уже не позволяли долгие поездки. Таким же был и Херстейн Топор. Когда-то он с товарами останавливался на этом же гостином дворе, которым тогда владел Тьодрек Осень, потом женился на его дочери и сам стал хозяином после смерти тестя. Гостиный двор, как и другие такие же, не пустовал никогда: заморские торговцы приезжали летом, славяне – зимой, а в пору распутицы кто-нибудь пережидал здесь, пока будет можно отправиться в путь. Херстейн варил пиво и ставил мед, бочками сбывая товар постояльцам, и многие жители Свинческа захаживали выпить кружку-другую и потолковать о делах. Здесь же останавливались гости из Хольмгарда, с которыми Торлейв приехал, и он уже был здесь.

Люди из Хольмгарда, Пскова и Ладоги давно уехали – сразу, как только выпало довольно снега для езды на санях. Жили здесь кое-кто из кривичей и голяди, приезжавшие зимой по своим делам, и для вятичей – троих старейшин и десятка отроков, для их саней и лошадей нашлось место. Выглядел гостевой дом Херстейна Топора так же, как любой ему подобный от Ладоги до Чернигова: длинное бревенчатое здание под высокой крышей, с очагами на полу, обложенными камнем, со спальными помостами и полатями поверх них. Для хранения товаров выделялось место в клетях под замком. Сам Херстейн Топор тоже был человеком для таких мест обычным: еще крепким, и если бы не сильная сутулость, согнувшая плечи, и не обвислый живот, и не скажешь, что ему под шестьдесят. Морщинистое загорелое лицо обрамляли длинные волосы, почти такие же светлые и красивые, как у Торлейва, и седина в них была почти не заметна.

Вятичи сидели у очага, с ними были Дединка и Хотима. Шел оживленный разговор, и когда Торлейв вошел, все обернулись к нему, и по лицам он сразу понял: говорили о нем. Это и удивило, и насторожило, и отчасти обрадовало: не просто же так Дединка стала рассказывать о нем ближайшим родичам в первый час встречи.

Появление Торлейва смутило вятичей, и его вежливое приветствие не изгнало замешательства с их бородатых лиц. Подозвав Херстейна, Торлейв велел ему подать пива и чего-нибудь закусить, чтобы наладить беседу.

– Это Торлав из Киевов, князя Святослава первый вуйный брат, – пояснила родичам Дединка, тоже смущенная. – Он… добрый человек.

Торлейв про себя понадеялся, что она не рассказала родичам, как ради первого знакомства он повалил ее на землю. Вятичи и так смотрели на него диким глазами, и Торлейв их не винил: он со своими тремя бережатыми представлял диковинное зрелище для людей, всю жизнь проживших в своей веси и не отходивших от дома дальше дальнего покоса. Одноглазый Агнер, говорящий только на северном языке (сарацинские наречия ему здесь не требовались), Орлец с его орлиным греческим носом, темноволосый и темноглазый хазарин Илисар, да сам их господин – все четверо совершенно не походили друг на друга, и вятичам невозможно было понять, как настолько разные люди, на четверых имеющие четыре родных языка, могут принадлежать к одной семье. Дединка за три зимы в Свинческе попривыкла к разным, непохожим людям, но для ее родичей Торлейв был большим дивом, чем какой-нибудь змей трехголовый из сказок.

– Я вам зла не желаю, – заверил Торлейв, когда его наконец догадались пригласить сесть у очага. – Расспросить хочу: как вы там на Оке живете? Я уже слышал кое-что о том, как ваши девы и отроки в тали оказались, – добавил он, понизив голос, чтобы не слышали другие в гостевом доме.

– Ну а коли слышал, так что же и добавить? – ответил ему Доброван, старший среди вятичей. – Добре хоцца[815] невесту забрать домой, до дому. – Он кивнул на Дединку.

Торлейв отчего-то испугался, что она «невеста», но вспомнил, что она сама называет так всех взрослых девок, кому годы позволяют идти замуж. Поглядев на Добрована, Торлейв отметил: вот в кого Дединка такая рослая. Доброван был выше его, тоже худощав. Длинное, как у Дединки, лицо украшала раздвоенная борода, на щеках темная, а ниже подбородка белая как снег. Брови у него были густые и черные, глаза большие, глубоко посаженные и тоже темные, и весь он напоминал оборотня – ворона или огромного черного филина, принявшего человеческий облик. При такой внешности робким человеком он не казался, но на расспросы Торлейва отвечал неохотно и отводил глаза. Торлейв хотел знать о родах Былемиря, об их столкновении с вилькаями Равдана, о том пути, что смолянский воевода тайком проложил через земли вятичей на восток.

– Мы в эти дела не встреваем, – отговаривался Доброван. – Ездят они и ездят, куда им боги велят, нам в том нужды нет.

– Но они ездят на восток? На Упу?

– Может, и туда.

– И возят полон?

– Мы не глядим, что они там возят.

– Но если было нападение ваших людей на обоз, стало быть, знали, что девок везут?

– То не мы, а бойники. Бойники – им Велес отец, Морена мать, мы за них не в ответе.

– Тогда почему же они здесь? – Торлейв указал на Дединку и Хотиму. – Пусть бы бойники и давали таль.

– Так они всякие года три уж другие. Три зимы походят – и домой, жениться.

– И таль взяли на три года, пока эти бойники не сменятся новыми?

– Говорили, так.

– Но Равдан водит эти обозы каждую зиму?

– Мы не глядим за ним…

Даже пиво не помогло разговорить упрямого старика. Но Торлейва поддерживало тайное желание побольше узнать о Дединке, и он не отступал.