"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Подумав об этом, Торлейв содрогнулся – ощутил, что холод пробрался под две рубахи и выстудил изнутри. Но даже зябкое чувство близости Нави не могло угасить его влечение. Такое же, что посылало в путь витязей из сказаний, чтобы странствовать три года и добраться до Кощеева Подземья…

В гридницу Торлейв вернулся как раз вовремя: Остромира уже искала его. Когда они выходили со двора, их догнали еще три-четыре девушки, с ними и Дединка. Торлейв небрежно кивнул ей – если бы совсем не заметил, девки бы решили, это неспроста, – но дальше до самой полуночи замечал только Остромиру. Сегодня он развернулся: рассказал про золотой меч, научил всех здороваться по-гречески, а потом выучил девок одной киевской игре с поцелуями. Вечер прошел весело, и Торлейв удалился из беседы любимцем свинческой молодежи. Девки, казалось, наперегонки в него влюблялись, парни были не так довольны его успехами, но мирились, понимая, что за одних и тех же невест им с киевским гостем соперничать не придется.

После веселья за полночь проснулся Торлейв поздно: челядинки уже принесли завтрак, княжьи отроки сели есть, а он все спал на том же помосте, где на краю сидели его бережатые. Хорошо, что Агнер приберег для него каши и хлеба, иначе пришлось бы кланяться ключнице, Хлине, чего-нибудь просить.

– Вижу, погуляли вчера весело, – улыбнулся Станибор. – Как тебе наши девки – хороши? Может, и приглядел себе кого-нибудь? – Князь даже подмигнул, прекрасно зная, что выбор у гостя невелик, приглядеть себе Торлейв может здесь лишь одну из двух девушек. – Ты уже не отрок, небось, мать все понукает жениться? Я женился, года на три был тебя моложе, да, Прибыня?

– Это у славян парню долго гулять не дают, а у русов и варягов не торопятся, – сказал здешний боярин, Вигхард, сам из варягов. – У славян человек не считается взрослым без женитьбы, а у северных людей – без опыта путешествий и сражений. Представь, что Годфред Грозный явился бы осаждать Париж, а ему сказали бы, что он еще слишком молод для таких дел, потому что в свои сорок лет не женат!

Вокруг засмеялись.

– Ты прав, Вигхард. – Торлейв улыбнулся боярину и опустил углы рта, подтверждая сказанное. – Человеку хорошего рода стоит поискать себе достойную невесту, даже если на это потребуется время. А ближикам Святослава не стоит спешить: при нем у нас много случаев раздобыть богатство и славу, а с тем и невест получше. Сейчас я просто один из киевских бояр, но если нам будет удача, а могу сам стать князем в очень далекой стране. Даже не знаю, из кого мне тогда придется выбирать жену!

– Я слышал, твой отец и в Киеве сесть хотел, – сказал Станибор. – Когда на греков ходили да с худым успехом воротились.

– Не совсем так. – Об этом Торлейву совсем не хотелось говорить, но уклоняться он считал недостойным. – Мой отец опасался, что Ингвару не хватает удачи, чтобы удержать всю Русь, и желал получить в управление наследственные земли Олегова рода. Он имел на это право как внучатый племянник Олега Вещего, а Ингвар получил эти права только со своей женой, Эльгой. Все зависело от Эльги, и она не пожелала разрывать державу на части. Мой отец не спорил с ее решением, и я не собираюсь. Святослав знает, что я верен ему. А державу себе я намерен завоевать там, где погиб мой отец. Арран на Хазарском море никогда не принадлежал Олегу Вещему, но Святослав дал слово, что будет принадлежать мне, если боги дадут нам удачи в войне с хазарами.

– Так вот, о войне… – Станибор переглянулся с Равданом. – Ты и твой князь молоды, вам охота отличиться…

– Покрыть себя славой… – подхватил Равдан, – мы тоже были молоды и горячи, мы помним, как это бывает…

Торлейв многозначительно опустил углы рта: еще в прошлый его приезд сюда Прияна рассказывала ему о совместных подвигах этих двоих, еще до того как один из них стал князем, а другой – его воеводой, причем отмечала, что сама знает об этом далеко не все. И не так уж они были стары: обоим не исполнилось еще тридцати пяти. Самое время для больших дел: есть силы и задор, нажит ум и накоплен опыт.

– Но неужели у Святослава нет ближиков и советчиков, зрелых умом и годами, кто сказал бы ему, что иной раз мир приносит больше выгод, чем война?

– Мир? – Торлейв в удивлении двинул бровями. – Мир с кем?

– С теми, с кем Святослав воевать собрался. С вятичами и хазарами.

– У руси нет мира с хазарами. Уже лет пятьдесят. С тех пор как они напали на стоянку войска Олегова сына Грима, когда тот возвращался с добычей с Хазарского моря. До того дня у русов и хазар был мир. После того – нет. И быть его не может. У нас была война все эти три поколения. Только на нее никто не ходил. Теперь же пора настала.

– Так может, пора с ней покончить, а не разжигать заново угли остывшие? – Станибор подался к нему. – Сам говоришь, сколько лет прошло. Зачем эта вражда нынешним-то людям?

– Твоего отца ведь не хазары убили? – сказал Равдан.

– Хазары убили Грима, сына Олега Вещего. Эта смерть не была ни выкуплена, ни отомщена. Над родом моих князей висит этот кровавый долг, и мне Грим тоже был родич. Святослав решил, что пора долг выплатить.

– Но он ведь даже не видел этого Грима!

– И я не видел. Даже Эльга не видела. Но разве это причина отказаться от мести?

– Это может быть причиной принять виру, – веско заметил Вигхард. – За такое давнее дело… хазары сейчас ослаблены, их со всех сторон одолевают и сарацины, и гузы, и еще какие там степные… викинги. Они могут пойти на заключение мира. Еще будут рады – русы успели прославиться как наилучшие воины даже у греков, не зря все цесари так много просят наемников. Даже к нам сюда добирались. Не лучше ли было бы поступить так – получать хазарское серебро, проливая не их кровь, а их врагов? Будь я человеком Святослава, непременно подсказал бы ему это.

– Неужели в Киеве нет никого, кто думал бы так же? – Станибор пристально взглянул в глаза Торлейву. – Я знаю, там есть умные люди. Княгиня Эльга – неужели она, женщина, христианка, станет толкать единственного сына на войну? Прияна наша – неужели она хочет еще такой молодой мужа лишиться? Мистина, Свенельдов сын, Асмунд, княгини брат – их отвага всем ведома, но и они уже в тех годах, когда понимаешь, что договариваться выгоднее, чем воевать.

– Если бы такие люди там имелись, – добавил Равдан, – в нас бы они вернейших друзей себе нашли.

Торлейв помолчал, собираясь с мыслями. Под этим напором он несколько растерялся и разволновался, чего старался не показать. Ясно было: смолянская верхушка воевать с хазарами не хочет. Почему? Чуть раньше он удивился бы, что люди упускают случай разбогатеть и прославиться, но теперь понимал причину этого миролюбия. Смоляне имеют шеляги, в обход закона продавая итильским купцам захваченный где попало полон. Отсутствие торгового мира между Киевом и Итилем им не мешает, они верят, что смогут сами защитить себя и свой товар. Войны на этих самых путях они не желают. И ему предстоит их переубедить. Торлейв сомневался, что справится с таким делом. Но не отступать же.

– Я слышал… – неторопливо начал он, – что речи о мире с хазарами и в Киеве уже иные люди вели, издавна.

– Вот видишь!

– Но едва ли такой мир возможно устроить. Хазары не станут слать к Святославу послов: они нас дикими людьми считают, что живем в лесах, сырые кости грызем, в невыделанные шкуры одеваемся, а зимой в берлогу заваливаемся в обнимку с медведями…

В гриднице негромко засмеялись. Торлейв слышал такие мнения скорее от греков, чем от хазар, но с тех тоже станется.

– Меня в Царьграде греки спрашивали: правда ли, что русы на зиму в волков превращаются и в лес убегают, – добавил Торлейв. – Сказали, от ваших, смолянских это слышали. Это, сдается мне, им про вилькаев кто-то рассказал…

Говоря это, Торлейв не удержался и взглянул на Равдана; вспомнились слова Дединки о том, что воевода порой и сам накидывает волчью шкуру и рыщет в поисках добычи. Но если издавна вилькаи добывали дичь и ею питались до весны, то нынешние ищут живой товар, чтобы обменять его на хазарское серебро.