Молот шотландцев - Виктория Холт

дети заключили счастливые браки, а это было такой редкостью, особенно в королевских кругах, и она верила, что все дело в примере, который подали им они с отцом. «Одному мы их научили, — говорила она леди Мортимер, одной из своих ближайших подруг, — радоваться семейной жизни и тому, что, когда она идеальна, ничто на земле не сравнится со счастьем, которое она приносит».

Но слова Жана Бретонского не принесли ей утешения.

— Миледи, — сказал он, — здоровье Беатрисы было подорвано в Святой Земле. Ей не следовало туда ехать, но она настояла, и, быть может, за это ей ниспослано благословение, но я глубоко за нее беспокоюсь. Сырость здешнего климата вредит ее легким. Я хочу без промедления увезти ее домой, в Бретань.

Вдовствующая королева молчала. Сердце ее протестовало. Беатриса была ее великим утешением после потери Маргариты. Заботясь об этой дочери, она могла найти хоть какую-то отраду. Но если она уедет, какой одинокой она останется! И все же она видела, как угасает здоровье дочери, и, вполне возможно, Жан был прав. Во всяком случае, сейчас он смотрел на нее с такой пронзительной мольбой, что она не находила в себе сил возразить.

— Она тоскует по своим детям, — сказал Жан. — Она разрывается между вами и ними. Она часто упрекает себя за то, что оставила их, чтобы сопровождать меня в крестовом походе. Я верю, что если я увезу ее домой, она может поправиться.

Какими бы ни были недостатки вдовствующей королевы, она никогда не медлила, если речь шла о благе ее детей.

Скорбя, она простилась со своей последней дочерью.

***

Она старалась не тревожиться о Беатрисе. Жан заверил ее, что будет часто присылать гонцов с вестями о здоровье дочери. Она заставляла себя верить, что отдых в собственном доме пойдет Беатрисе на пользу, хотя в глубине души была уверена: если бы Маргарита осталась под ее присмотром, а не вернулась в ту мрачную Шотландию, она бы выходила ее.

Она переключила свое внимание на внучку Элеонору, которую нужно было утешить после потери маленького брата Генриха. Хоть девочка и была еще мала, скоро придется подумать о ее помолвке с кем-то, чей союз принесет Англии пользу. Была еще и королева, чей живот с каждой неделей становился все больше; она скоро должна была родить — моли Бога, чтобы на сей раз был сын. Если родится мальчик, это поднимет дух им всем. Это покажет, что Небеса не до конца от них отвернулись. Ибо после стольких жестоких смертей впору было усомниться. «О Боже, пошли нам мальчика», — молилась вдовствующая королева; и, будучи верна себе, не могла не добавить: «Ты нам это должен».

Эдуард был поглощен государственными делами. Его беспокоили возможные волнения на валлийской границе, и эти заботы занимали его настолько, что, казалось, семейные утраты он переживал не так остро, как ожидала вдовствующая королева.

«Он не похож на своего отца», — сокрушалась она. Но кто мог сравниться с тем любимым человеком? Генрих забыл бы обо всем, скорбя о дочери. Он никогда не позволял государственным делам встать выше любви к семье.

Ее сын Эдмунд, граф Ланкастер, готовился к отъезду во Францию. Когда он пришел проститься, она едва сдержала волнение.

— Кажется, будто вы все меня покидаете, — горевала она.

Эдмунд был нрава веселого. Беззаботный и популярный среди друзей — возможно, из-за своей общеизвестной щедрости, — он был лишен серьезности своего брата. Конечно, на нем и не лежала такая ответственность.

— Я скоро вернусь, дорогая леди, — заверил он ее. — Вернусь с невестой.

— О, Эдмунд, надеюсь, она будет тебе хорошей женой.

— Уверен в этом, — сказал он с присущим ему оптимизмом.

Она с нежностью посмотрела на него — слегка сутулые плечи, за которые он несправедливо получил прозвище Горбатый, делали его особенно дорогим ее сердцу. Он был куда уязвимее Эдуарда, и она начинала чувствовать некоторую обиду на Эдуарда за то, что он так ясно показывал, что не нуждается в ней и не собирается слушать ее советов. Та история с мостом проложила трещину между ними. Он, конечно, всегда будет ее любимым сыном, ее первенцем, самым красивым юношей, которого она когда-либо видела, — но он ясно давал понять, что она ему не нужна, а ведь она всегда была сердцем своей семьи. «Хорошо ему, — думала она, — с его кроткой женой, у которой на уме лишь одно — поддакивать ему во всем. Это ему как раз по нраву. Женщину с характером он бы не потерпел».

Она улыбнулась, вспомнив, как гордился ею муж, как он и помыслить не мог поступить без ее совета. О, Генрих, Генрих, если бы только ты был сейчас со мной!

— Дорогой мой сын, — сказала она теперь Эдмунду, — будь осторожен с французами. Моя сестра замужем за французским королем, и я получала от них помощь — в основном через нее, — но все же я бы сказала: будь с ними осторожен.

— Не бойтесь. Я сумею постоять за себя и за свои интересы.

— Нет ничего, что могло бы принести семье больше утешения. Расскажи мне о Бланке, твоей будущей жене, этой дочери Роберта Артуа.

— А через него — и королевской крови. Как вы знаете, ее первым мужем был Анри, граф Шампанский и король Наварры.

— Я слышала, она красивая женщина и уже доказала, что может рожать детей.

— У нее есть дочь от первого брака — Жанна. Надеюсь, у нас с ней будут сыновья и дочери.

Вдовствующая королева кивнула.

— Я хорошо помню Роберта. Я была во Франции, когда моя сестра выходила замуж за французского короля. Это создало узы между Францией и Англией, когда я стала невестой вашего отца. Но хотя и говорили, что муж моей сестры был святым и даже называли его Людовиком Святым, я никогда им не доверяла. Вашему отцу пришлось усвоить немало горьких уроков из-за них.

— Это будет хороший брак, дорогая матушка. Через Бланку Шампань перейдет ко мне, пока Жанна, ее дочь, не достигнет совершеннолетия или не выйдет замуж.

— И ты будешь жить там… вдали от всех нас?

— Я буду ездить туда и обратно. Не думайте, что я удовольствуюсь жизнью в изгнании. Я привезу жену в Англию, как только там отпразднуют нашу свадьбу. Будьте уверены, вы скоро меня увидите.

— Я поймаю тебя на слове, сын