Cага о Бельфлёрах - Джойс Кэрол Оутс

столе в главной зале, не сводя глаз с кишащей, попискивающей массы. Господи, как их много! Кто бы мог подумать! И как невыносима была их жажда, с какой алчностью они пили воду, пили, пили и пили, словно никак не могли напиться! Нет, никто из Бельфлёров никогда не видел ничего подобного.

А потом, почти сразу, началась агония.

Каждую секунду десятки тварей буквально взрывались, словно воздушные шарики, и вскоре уже катались по полу, забираясь друг на друга, пища, визжа, царапаясь, кусаясь. Они извивались, из пасти у них шла пена. Лапы трепыхались в судорогах. Их писк, и без того резкий, стал совсем невыносим, и обитателям замка пришлось изо всех сил зажимать уши, чтобы не закричать самим.

Какая дикая картина, завораживающая в своей омерзительности. Все эти раздутые крысиные тельца! Брюшки побелели от натуги, кожа растянута и вот-вот лопнет, лапки молотят в воздухе, будто пытаясь выгрести, хвосты — твердые и прямые, как палки. Смерть невидимкой металась от одной крысы к другой, касаясь усатой морды там, надутого живота здесь, пока, по прошествии немалого времени, последняя из тварей не околела. У всех вывалились языки, тоже раздутые и ярко-розовые. В смертельном успокоении самые крупные экземпляры напоминали человеческих младенцев.

Паслён надел рыбацкие сапоги, доходящие ему до бедер, и стал бродить меж трупиков, беря один за другим за хвост и складывая в брезентовые мешки. Если какая-нибудь тварь умерла не до конца, он наступал ей на брюхо, с силой надавливал — исход был предрешен. (Некоторые из Бельфлёров отворачивались. А другие в ужасе смотрели, не в силах отвести глаз. Кого-то отчаянно тошнило, но до рвоты дело не дошло, и они просто глазели, не имея сил пошевелиться.) Хотя Паслён работал споро и эффективно, хотя никто из грызунов не оказал сопротивления и не пытался уползти прочь, все же «уборка» заняла у него порядочное время.

В каждый из мешков уместилось от пятидесяти до ста крыс, в зависимости от размера тварей. (Были среди них гиганты норвежской породы, а землеройки, напротив, — меньше мыши.) Всего же на круг вышло тридцать семь мешков.

Тридцать семь!..

Но, когда Паслён с поклоном приблизился к Лее, необычайно бледный после тяжелого дня, она сказала, что недовольна тем, что он не предупредил членов семьи; ведь никто и представить не мог, сколько паразитов водится к замке. Это было неприятно, проговорила она дрожащим голосом, весьма неприятно… особенно для старшего поколения. Вся эта возня, писк, визг и эта отвратительная агония. В самом деле, мерзкое зрелище.

— Тебе следовало предупредить нас, Паслён.

Паслён поклонился еще ниже. Через некоторое время он осмелился поднять глаза и впился взглядом в край ее юбки.

— Но мисс Лея не сердится, правда?

— О, ну что ты — я, сердиться!.. — Она нервно рассмеялась.

— Возможно, я действовал неосторожно, — пробормотал Паслён. — Но ведь крысы подохли. Как вы сами видели.

— Да. Верно. Я видела.

— Так, значит… Мисс Лея не сердится на меня?

— Пожалуй, нет. Ты и впрямь славно потрудился.

— Славно?

— Превосходно! — устало сказала Лея. На какой-то миг ей стало дурно, стены и потолок словно закачались, и ее обдало волной густого и таинственного болотистого запаха, который источал низкорослый слуга. — И все же мы были захвачены врасплох — ведь, знаешь, мы были уверены, что наши кошки вполне…

— Ах, это… — произнес Паслён с неожиданно широкой улыбкой, до самых ушей. — Ваши кошки!.. Ну, куда уж им.

Тридцать семь мешков, набитых доверху и крепко-накрепко обмотанных сверху веревками, вскоре исчезли. Как избавился от них карлик, не знал никто, и Лея предпочла не спрашивать.

Дух Лейк-Нуар

Однажды, в стародавние времена, шепотом рассказывали детям, стряслось нечто ужасное. В мире происходят страшные вещи; и эта случилась с нами.

Однажды вечером, в октябре 1825 года, в поселении, которое позже стали называть Бушкилз-Ферри…

Но стоит ли рассказывать об этом детям, поколению за поколением?

Что это дает? Ну какой в этом прок?

И что мы теряем?

Но они должны знать!

Да почему должны, если это такой ужас? Если самые младшие плачут потом во сне, а кто постарше не находит себе покоя от жажды мести?

Итак, в поселении, известном как Бушкилз-Ферри, в старом бревенчато-каменном доме, построенном Жан-Пьером и Луисом, были хладнокровно и безо всякой видимой причины убиты шесть человек: Жан-Пьер, его сорокалетняя любовница — индианка Антуанетт из племени онондага, сын Луис и трое его детей: Бернард, Джейкоб и Арлетт. Двух собак Луиса — метиса-ретривера и колли с бельмом на глазу — тоже убили, забили дубинками, причем ретривера — что было совершенно необъяснимо (убийцы впоследствии винили в этом «дух Лейк-Нуар») обезглавили охотничьим ножом. После чего дом облили бензином и подожгли.

Пять лошадей в конюшне не пострадали.

Именно благодаря пожару — здесь убийцы жестоко просчитались — и была спасена жена Луиса Джермейн: они сами ее сочли мертвой, а огонь, ясное дело, привлек внимание соседей; они ворвались в дом и нашли ее. (Нашли, надо сказать, по чистой случайности: она лежала там, где упала, у стены в спальне, в пространстве между стеной и пропитанной кровью кроватью, где остывало искромсанное тело ее мужа.)

Джермейн выжила. Несмотря на серьезные ранения (глубокие порезы на лице и груди, сломанную ключицу, перелом копчика, легкое сотрясение мозга) и непередаваемый ужас, который она испытала. Как только она пришла в себя, то сразу выкрикнула имена убийц — пятерых из восьми или девяти, которых узнала, несмотря на их маски из мешковины и женское платье: торговец индейцами Рейбен и Варрелы: Рубен, Уоллес, Майрон и Сайлас. Она оказалась в состоянии не только опознать их, но и дать против них показания в суде.

В то время бедняжке сравнялось тридцать четыре года, и ей было суждено, став женой другого Бельфлёра, прожить еще двадцать два. Если на нее не указывали