Елизавета I - Маргарет Джордж

Но приговора от королевы не последовало. Никаких указаний относительно того, как она намерена поступить. Роберту надлежало и впредь оставаться в Йорк-хаусе. А его домохозяйство – практически уже задним числом – решено было распустить. Ему теперь не нужны были ни приближенные, ни лакеи, и им было предписано без промедления покинуть Эссекс-хаус.

– Мы лишились всего, – произнесла я, совершенно ошеломленная.

Слуги вокруг торопились доделать последние дела, прежде чем уйти. Они не осмеливались задерживаться, когда королева недвусмысленно приказала им покинуть Эссекс-хаус – разве их хозяин не навлек на себя столь плачевную судьбу, не подчинившись ее прямому приказу? – и в то же время не хотели оставлять дом в хаосе. Уволить предстояло сто шестьдесят человек. Разрешено было оставить лишь тех, кто был совершенно необходим для ведения хозяйства, – всего несколько кухарок, садовников, конюхов, лодочников и горничных. У меня не было опыта такой жизни.

– Не думала я, что мне на старости лет доведется стать молочницей, – сказала я Фрэнсис. – И тем не менее придется мне научиться доить коров.

Саутгемптон принял решение съехать; оставаться в пустых гулких комнатах Эссекс-хауса ему определенно не улыбалось.

– Поеду обратно в Друри-хаус, – небрежным тоном заявил он. – Он, правда, стоит в поле, но кому нужна река?

– Мы останемся тут до тех пор, пока королева не прикажет нам убираться вместе с горсткой слуг, – сказала я.

Отсюда было ближе всего к Роберту.

– Спасибо вам за гостеприимство.

Он поклонился и, взяв мою руку, перевернул ее ладонью кверху и погладил пальцем – так быстро, что никто и не заметил. Его лицо было непроницаемо, но глаза, устремленные на меня, прожгли насквозь. Мне вспомнились мгновения, когда эти синие глаза заполоняли все пространство передо мной.

– Пожалуйста, – произнесла я, отнимая у него руку.

– И где мы будем репетировать? – послышался знакомый до боли голос.

В комнату, озираясь в наступающих сумерках, вошел Уилл. При виде меня он остановился как вкопанный.

– Не здесь, Уилл. Я переезжаю. Слуги ушли, и я, подобно крысе, бегущей с тонущего корабля, ухожу вслед за ними. – Саутгемптон с хитрым видом покосился на меня. – Я предложил Уиллу порепетировать его новую пьесу тут, в зале. Он хотел прочитать свою роль без свидетелей, чтобы посмотреть, как она будет выглядеть на сцене.

– Если я прогоняю роль как актер, это куда более показательно, чем чтение черновиков вслух, – пояснил он.

Кажется, наткнувшись на меня, он смутился. Сказав ему, что в доме никого не будет, Саутгемптон, без сомнения, навел его на мысль, что я тоже переезжаю. Для репетиций без посторонних глаз места лучше и придумать было нельзя.

– Значит, вы снова выходите на сцену в качестве актера? – спросила я.

Этот неловкий разговор на отвлеченные темы не доставлял мне никакого удовольствия.

– Только в крошечных ролях, – сказал он. – Ничего такого, что имело бы большое значение для спектакля.

– Он просто устал быть собой, – заявил Саутгемптон. – А впрочем, кто из нас не устал?

– Можете репетировать в свое удовольствие. Видит Бог, этот зал простаивает впустую. Только не обращайте внимания на отсутствие слуг.

– Без них даже лучше.

– А вы обладаете влиянием на политику, – произнесла я. – В ваших пьесах об английских королях усмотрели связь с Робертом, и не в его пользу, как вам прекрасно известно. Лестное упоминание о нем в «Генрихе Пятом», к сожалению, не сбылось.

– Да, он едва ли вернулся домой, «мятеж ирландский поразив мечом», как вы изящно выразились, – заметил Саутгемптон.

– Мечом он поразил самого себя, – сказала я. – Если то, что я говорю об этом прямо, делает меня плохой матерью, так тому и быть. Я не закрываю глаза на его недостатки.

– Я отошел от темы английской истории, – заявил Уилл. – В последнее время я путешествовал по Древнему Риму, а сейчас переместился в Данию. Действие моей последней пьесы происходит там, в Эльсиноре.

– Опять политика! – воскликнул Саутгемптон. – Анна Датская, жена короля Якова, родом из Эльсинора! Этот замок принадлежал ее семье. Они с Яковом провели там медовый месяц. Вы намекаете на престолонаследие? Это горячая тема, вы же знаете!

– Нет, она не имеет никакого отношения к этой теме, – улыбнулся Уилл. – Это переработка одной старой пьесы о датском принце по имени Гамлет, отца которого убил его родной дядя. Ни малейшего сходства с нынешней королевской семьей.

– И какую же роль вы в ней играете? – поинтересовалась я. – Вы не слишком-то похожи на датчанина.

– Я играю призрака отца Гамлета. Поскольку на сцене я появляюсь в шлеме, никто не видит, похож я на датчанина, на итальянца или на шотландца.

– Это хорошо, – отозвался Саутгемптон, – потому что вы не похожи ни на кого из вышеперечисленных. У вас самая скучная и заурядная английская физиономия из всех, что мне доводилось видеть.

– Что плохого в том, чтобы выглядеть как англичанин? – удивилась я.

– Он недоволен эпитетами «скучная» и «заурядная», – пояснил Саутгемптон. – Кто из нас хочет таким быть? Хотя по определению большинство из нас именно такие и есть.

– Вы можете пользоваться этим залом в любое время, – сменила я тему (Роберт никогда не хотел быть заурядным, и это предопределило его судьбу). – Я обещаю вам не мешать.

Тоскливое разорение Эссекс-хауса продолжалось. Я уже во второй раз была свидетельницей этого процесса, и сердце мое разрывалось. И оба раза – по ее настоянию. После смерти Лестера она приказала вынести из дома все, что можно, чтобы возместить его долги перед ней. (Хороша любовь, нечего сказать!) Я медленно и скрупулезно вновь обставила дом – и вот его опять у меня на глазах разоряют. По крайней мере, на этот раз мне не нужно расставаться с вещами, только укрывать их чехлами, чтобы защитить от порчи. Комнаты мало-помалу пустели, и каждое убранное кресло, каждый снятый со стены гобелен отзывались в душе воспоминанием о чем-то безвозвратно ушедшем. Наша жизнь съеживалась до нескольких комнат, а весь остальной дом переходил во власть призраков прошлого.

Уилл вернулся некоторое время спустя помочь Саутгемптону собрать вещи или, вернее, разобрать бумаги и убедиться, что среди них не затесалось чего-нибудь важного.

– Для человека, столь безразличного к тому, печатают вас или нет, вы очень ревностно охраняете свои рукописи, – заметил Саутгемптон.

– Я так ревностно их охраняю, чтобы никто их не издал, – отозвался Уилл. – Почему какой-то издатель должен получать деньги, которые по праву принадлежат мне? Если случайный экземпляр попадет в руки этих людей, они напечатают его, а денежки прикарманят. К тому же они издадут все как есть,