Сборник проза и блоги - Макс Акиньшин

Ленивое солнце ползало по храму, влезая лучами в слепящую пудру инея, который осыпался под вороньими лапами. Было холодно и изо рта ксендза вместе со словами молитвы выходил пар. Ему казалось, что в этом мерзком месте из него потихоньку вылетает душа.

— Отпускаю тебе твои прегрешения, дочь моя, во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь, — произнес он и осенил бледное как блин лицо в окошке конфессионала крестным знамением. Ему показалось, что при этом с пальцев в бабку ударила небольшая молния.

— Аминь, — произнесла обрадованная Вахорова. Откинув грязный бархат, она выбралась из своей кабинки и ждала, пока святой отец наденет шляпу и найдет зонтик. Тот шарился в потемках, попадая пальцами в вороньи подарки, еле сдерживаясь, чтобы не чертыхнуться в святом доме. Зонтик закатился под лавку и все никак не попадал под руку. Собрав, наконец, все необходимое раскрасневшийся пан Крысик появился перед довольной бабкой, дав себе слово больше никого в Городе не исповедовать. Никогда! Приложившись к руке патера, Вахорова проводила его к «Генералу Довбору».

Они брели по улицам Города думая каждый о своем: ксендз размышлял о том, какого дурака он свалял, отправившись в поход бросив маленький домик с большим курятником. А бабка напряженно вспоминала во всех ли грехах она исповедалась и стоило ли рассказать о позолоченной дароносице, которую украла в костеле в начале декабря.

У открытого люка она невинно поинтересовалась у ксендза.

— Завтра на месте будете, святой отец? Никуда не уедете же? То плохо у нас последнее время со святостью. Святости вообще не стало, эт самое, зовсим. Грехом этим обросли, как бродяги грязью, не продохнуть чего-то. Не исповедовались давно все. С того времени, как оба ксендза наших утекли.

— Да-да, дочь моя. Буду здесь, если никуда не уеду, — рассеяно и неопределенно протянул пан Крысик и юркнул в смердящую безопасность бронепоезда. Сердце его забилось ровнее. Он подумал, что только что совершил самый богоугодный и героический поступок в своей жизни. Спас еще одну заблудшую душу и направил ее по правильному пути.

Маах мадерах

дата публикации:12.09.2023

— Синьор Афлекк! — я стою на виду у тропинки, ведущей вглубь. Дальше царит почти полная тьма, и я здраво заключаю, что проще дождаться старика здесь, чем лезть головой вперед туда, где можно нажить неприятностей. Пусть видит, что малышка Беатрикс пришла одна.

— Это я — Беатрикс! — что-то белое мелькает в зарослях. До меня доносятся приглушенные проклятья.

Панджаарцы пытаются меня окружить, отчего я тихонько хихикаю. Наивные. Хитроумная Трикси даст фору любому негодяю в плане осторожности. Спросите хотя бы у моего чешуйчатого алкаша, которому все нипочем. Который готов сломя голову лезть в пасть Сатане.

— Трикс, давай им наваляем! Ну, Триксииии! Они сейчас убегут, и не будут вопить! — ленивый дракон терпеть не может длинные дистанции. Вся эта суета с догонялками за улепетывающим со всех ног противником не для него. — Давай уже наваливать!

Ну да, ну да. Наваляем оборванным гонведам па Вазарани, которые старательно изображают отступление. Орут, будто уже получили на орехи. Хотя я вижу, как эта стая огромных головорезов прыскает от смеха, предвкушая как возьмет меня в плен. Ежу понятно, что мерзавцы спрятали пяток рыцарей с посохами за холмом. И как только мы ломанемся отоваривать их товарищей, те дружно ударят нам в спину.

— У них рыцари вот там, Ва, — сообщаю я дракону, — они обманщики.

Тот старательно прищуривается, хотя чешуйчатому это совершенно не нужно, зрение у него на порядок лучше моего.

— С чего ты взяла, Трикс?

— Потому что толстяк трется там. Па Мустафа. Глянь, он даже обедает, в то время как его жулики нас выманивают. Разложил ковры и сидит как тычка, пока его придурки дают представление. Зуб даю, что толстый заначил для нас что-то неприятное. Не стал бы он обедать, когда все его воинство делает ноги, согласись?

— Козлина, — бормочет дракон. — Рехнуться можно, какой подлец!

А потом вытягивает лапу и показывает противнику свое полное неуважение. Монументальный палец с черным когтем. Мы сидим на стене моей Башни. Под нами ветер идет волнами по оранжевым цветам. Па Мустафа ест арбуз, запивая его морковным с’мгоном и бросает на нас нетерпеливые взгляды. Толстый Вазарани еще тот проходимец.

Оранжевые ноготки на Старой Земле. Как давно это было! Конечно же, панджаарцы владетелю Вазарани в подметки не годятся. Отступив на пару шагов, я сжимаю рукоять посоха. Эти олухи трещат ветками, шелестят сухой листвой, топают как стадо водяных быков двигающих на водопой. Да и белые простыни не самая подходящая одежда для засад.

— Я хочу договориться, синьор! — без особой надежды говорю я. Три припаса в моем посохе ждут своей очереди. Три последних аргумента в пустых религиозных спорах.

— Договориться? — каркает Око и Судия из темени. — Ты, еретичка!

Я выдыхаю, самый опасный момент позади. Если мне ответили, значит, надежда еще есть. Сейчас начнутся обвинения в том, о чем я не имею ни малейшего понятия. Бла-бла-бла, ай-ай-ай. Как я могу быть еретичкой, если не знаю, кто такой этот черт его дери Цзыгу? В такие моменты мне не хватает железобетонной уверенности моего чешуйчатого дружка Ва. В любых обстоятельствах, он в одном устойчивом состоянии: внутри гнилушка, а вокруг здоровенный дракон. Он постоянно поддерживает давление в котле, заливая новые порции.

— Синьор Афлекк, за вами охотятся очень опасные люди, — как можно спокойнее говорю я. — Это намного важнее наших религиозных разногласий. И, пожалуйста, придержите своих людей.

Белые пятна в переплетении ветвей продолжают двигаться. Видно как нелегко панджаарцам дается этот путь. То один, то другой принимается ругаться, сдирая вцепившиеся в одежду колючки.

— Охотятся? — плюется старикан и прихохатывает, — пусть готовят звизток, который вы сперли у меня. Зин-зин сегодня неплохо поужинают.

— Они сожгут вас и меня, если мы не придумаем что-нибудь, — я немного смещаюсь к фонтану, оставляя бетонную статую толстухи в тылу. И щелкаю предохранителем, звук которого не производит на полудурков в простынях никакого впечатления. Они появляются из кустов, охватывая хрупкую принцессу полукругом. Злые и мокрые до нитки. Улыбаясь,