Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович

Урызмаг опять смеялся и с довольным видом крутил головой, радуясь, что стал хозяином такой молодой и прекрасной собою рабыни.

– А я не захочу и не отдам тебя! Ты – моя законная добыча, и никто, даже сам царь, не имеет права отнять тебя у меня!

– Не ты захватил меня, а скифы! Они отбили меня у моих сограждан, а твои люди по-разбойничьи напали на скифов и взяли меня как добычу!

– Добычу? – с хищной радостью переспросил роксолан, скаля зубы. – Так, так, добычу… У-ух!.. Скоро все будет добычей роксоланов! Не только ты. А тебя никому не отдам ни за что! Лучше возьму меч и убью тебя, пусть никому не достанешься!

– Я сама умру, но твоей не буду!

– Ай-ай! Немало хороших кобыл объездил я, они стали послушны, как овцы. Ты такая же будешь.

Урызмаг допил вино, медленно поднялся на ноги. Девушка прижалась спиной к войлочной стенке юрты и приготовилась защищаться.

– Не сейчас… – произнес он и вышел из юрты, пошатываясь.

Гедия слышала, что за стеною ее тюрьмы раздаются голоса, ржут кони, звякают удила. Она догадывалась о причинах этого шума. Роксоланы собирались в далекий путь, на родину. Сердце девушки сжималось от тоски. Вдвойне становилась противной юрта, пропахшая дымом. Пленница брезгливо морщилась, отворачиваясь от потников, постланных на землю. Да и не только от потников. Все здесь провоняло конским потом и еще чем-то гадким, оскверняющим. Она с чувством отвращения думала об Урызмаге, о его грязных руках с черными ногтями и почему-то вспоминала Бабона. «Как они похожи!» – восклицала она мысленно и вздрагивала от страха и брезгливости.

За стеной послышалась будто скифская речь. Гедия прислушалась.

Полы дверного полога медленно раздвинулись, и показалась голова воина в медном шлеме с кольчатым забралом, из-под которого висели усы.

– Ай! – невольно вскрикнула девушка.

– Не бойся! – успокоил ее воин по-гречески. – Я ищу тебя.

– Кто ты? – встрепенулась она.

Вместо ответа воин приподнял забрало рукой, одетой в тяжелую рукавицу. В изумлении Гедия узнала Костобока. Его желтоватые глаза смеялись.

– Костобок? – радостно воскликнула она. – Как ты здесь оказался?

– Об этом потом, молодая госпожа. Я хочу помочь тебе освободиться.

– Ах, Костобок! Пусть боги любят тебя вечно!.. Спаси меня, и я ручаюсь, что ты получишь свободу и будешь награжден!

– Я уже свободен!.. Тсс…

Костобок исчез. Гедия упала на колени и благодарила Деву за помощь. Она была уверена, что это богиня направила к ней Костобока и она же сделает так, что ее любимая жрица не останется рабой грязного варвара, но вернется домой, в милый сердцу Херсонес, обитель радости и счастья. Каким солнечным, уютным, чистым представлялся ей сейчас родной город, какими добрыми, справедливыми и мудрыми рисовались его люди. Уверенность в скором освобождении наполнила ее душу ощущением бодрости и силы.

Костобок обожал юную жрицу, несмотря на то что она была дочерью одного из самых черствых рабовладельцев Херсонеса, города, который обрек его сначала на вечное рабство, а затем на бесславную смерть.

Он разыскал Лайонака в дворцовой кухне у очага. Боспорец с аппетитом доедал из глиняной миски остатки царской трапезы, что вынесла ему Ирана. Бывший иеродул сел рядом и, не ожидая приглашения, протянул руку к посудине и запустил пальцы в жирную подливку, вылавливая куски баранины, обернутые в тесто.

– Проголодался?

– Как волк!.. А накормить некому. Хорошо – о тебе Ирана заботится! Ты пробудил в ней страсть!

– А ты что, завидуешь?

– Что ты, совсем нет!.. Я, брат, благодарю богов и демонов, что избавился от старшей жрицы, которая надоела мне хуже хромой лошади!.. И не спешу заводить другую.

– У тебя иное положение, ты свободен, царь дает тебе кое-что на пропитание и на вино. Знай гуляй!

– А ты чем обижен?.. Назначен сотником, с царской прислужницей дружбу водишь!.. Скажи ей – она тебе лучшего вина принесет!

– Не обижен я, а дело у меня важное, из-за которого я приехал сюда из Пантикапея. А чтобы сделать это дело, нужно мне к царю и царице доступ иметь. Ирана мне помогает.

– Добро!.. А вина у тебя нет?.. Горло промочить!

– Как нет, бери и пей!

Сатавк подал кувшин. Костобок напился, громко крякнул и обтер усы рукавом с удовлетворенным видом сытого человека.

– Так вот, Лайонак, – начал он, – удалось проникнуть мне в лагерь сарматов вместе с агарами. Агары сейчас там свои люди… Все юрты пересмотрел, но нашел то, что искал.

– Что же ты искал у роксоланов?

– Гедию, самую прекрасную жрицу Девы!.. Ту самую, которую вы полонили, да уберечь не сумели!.. А напали на вас люди племянника Тасия Урызмага!..

– Это ты точно знаешь?

– Точно! В юрте Урызмага я и нашел пленницу. Бедняга!..

– Гм… Тогда я сейчас же иду к Палаку, пусть он потребует у Тасия ответа за убитого воина!

– А за девушку? Ведь она твоя добыча, а не роксоланская!

– Эка далась тебе эта девчонка!.. За убитого воина Палак может потребовать наказания виновных, а из-за жрицы едва ли стал бы ссориться с Тасием. Тем более что она теперь и не нужна ему. Ксоан-то не настоящий!.. Нет богини, не нужна и жрица!

– Напрасно так говоришь. За свою дочь Херемон дал бы богатый выкуп!.. Только у тебя ничего не выйдет!..

– Почему?

– Они девицу запрячут так, что и не разыщешь, царю же скажут, что им ничего о ней и об убитом воине не известно. На том дело и кончится.

– Ну, тогда пусть они будут прокляты, шакалы!

– Значит, ты не хочешь освободить девушку от сарматского плена?

Лайонак засмеялся и посмотрел на иеродула так, как будто видел его впервые.

– Ты так о ней беспокоишься, что я начинаю подозревать, не сестра ли она тебе. Или, может… невеста?

– Нет, она мне никто, но я помню доброту ее ко мне, когда я был храмовым рабом. И клянусь всеми скифскими и эллинскими богами, что выручу ее из беды, чего бы мне это ни стоило!.. И ты должен помочь мне в этом.

– Но она же дочь одного из твоих поработителей, врага Палака!

– Она здесь ни при чем!.. Почему она должна страдать, быть рабой вшивого сармата, вместо того чтобы жить в доме отца своего и радоваться?.. О, я слишком хорошо знаю, что такое рабство, и не могу равнодушно говорить о нем!..

– О мой друг! Твои слова хороши!.. Я тоже был рабом и ненавижу рабство. И принадлежу к братству угнетенных сатавков, которые поклялись добиться своего освобождения от рабской зависимости. Того же хотят и городские рабы Пантикапея. Будь нашим братом.

– Что ж, я не против, мстить хозяевам – это по мне!

– Только вот смотрю я на тебя и удивляюсь. Вчера ты сбросил рабские цепи, еле живой бежал из Херсонеса, а сегодня хлопочешь о свободе гречанки, отец которой – мучитель тысяч таких, как мы с тобою!

– Отец ее мучитель, но не она!

– Девчонка, конечно, попала в беду. Но ты слишком близко к сердцу принимаешь ее несчастье. Она гречанка. А кто, как не греки, принесли в наши края обычай порабощения единоплеменников?.. Наши предки делали рабами лишь пленных врагов. Да и обращались с ними куда лучше.

– Девушка ни в чем не виновата! – упрямо настаивал Костобок.

– Хорошо, хорошо! Я готов помогать тебе, хотя мною руководит более желание надуть рябого сармата, чем освободить дочь херсонесского богача. Кажется, я даже нашел способ сделать это!.. Хо-хо-хо!..

Лайонак раскатисто расхохотался и неожиданно ударил Костобока по плечу.

– Мне пришла в голову удачная мысль!

– Что же ты придумал? Скажи на милость!

– Потом узнаешь. Я буду действовать через Ирану, а Ирана – через царицу… Теперь главное – чтобы никто не узнал, что Дева у нас поддельная!

– Этого никто не узнает!

– Вот это хорошо!

5

Опия была в отчаянии. Теперь, как никогда, ей казалось, что от возможности принести поклонение херсонесской богине зависит ее счастье и даже судьба Скифии.

– Я же знаю, – плакалась она Иране, – что если Палак не будет иметь законного наследника, то после его смерти начнутся раздоры между князьями. Каждый захочет сесть на царское место и возложить на голову диадему!