Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

– А голова не болит?

– Болит. Прямо ломит всю.

– Тогда вставай да и пойдем поскорее, – советует мать, собирая остаток обеда в заплечный мешок.

Аниска морщится и с трудом поднимается. Ноги мозжат, даже ступить больно. Мать говорит ей, что больше они не будут подниматься в гору и что здесь, дальше, путь ей будет легче. Может быть, и правда это, только вот она, Аниска, захворала… И голова болит, и плечи, и руки, и вся она точно разбитая.

За Налимьим перевалом Аниска вовсе идти не могла – пройдет десять-пятнадцать шагов, присядет, посидит… На ее обветренных смуглых щеках выступил нездоровый румянец. Ольга знала, если остановиться в тайге, то завтра Аниска вовсе ослабнет и будет лежать. А Ольге не дотащить ее. И они шли. Солнце клонилось все ниже и ниже к закату. В тайге наступала вечерняя прохлада.

– Мне худо, совсем худо, мама, – жаловалась Аниска. – Захворала я… И в глазах у меня темно. И в ушах звенит. Ровно колокольчики…

Ольга просила дочь, чтобы она села ей верхом на спину.

– Не сяду! – упрямилась Аниска.

– Садись! Тут недалеко, дотащу, а расхвораешься – завтра не поднимешься. У нас и укрыться-то нечем. Все ведь оставили там. Садись.

– Не сяду! – Аниска сердилась. – Буду идти. Дойду.

И она идет. Спотыкается. Обходит колодины. Часто садится, отдыхает и снова идет, идет… Перед глазами у Аниски – радуги. Но ей чудится, что все эти дебри, окружающие ее, – розовые, то оранжевые, то вовсе темные-темные… Да где же этот Верхний Кижарт? Аниске кажется, что они уже прошли от перевала двадцать верст. Нет, не двадцать, больше! А Кижарта все нет. В ушах наигрывают неугомонные колокольчики, а в висках – постукивает, постукивает… Да разве они идут к Верхнему Сисиму? Вовсе нет. Это она, Аниска, идет в школу. «А помню ли я это стихотворение наизусть?» – спрашивает она сама себя на пороге школы.

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя,

То как зверь она завоет,

То… то… то…

Аниска старается вспомнить другие слова и вдруг падает с крыльца школы…

– Мама!

Ольга поднимает дочь. У Аниски кончился обморок. Она сердито глядит на мать.

– Пусти… Сама пойду…

– Садись на плечи.

– Не сяду!

– Садись. Не упрямься.

– Не сяду!.. Не сяду!..

Маленькая золотоискательница такая же гордая, своенравная и упрямая, как и ее мать.

Было темно, когда они подошли к Верхнему Сисиму. Разведывательные работы Никита Корнеев вел по левому берегу реки. В огромном котловане между двух гор в трех избушках-времянках жили рабочие золоторазведывательной экспедиции – братья Севостьяновы, отец и сын Разуваловы, семья приискателя Смушкина, Порфирий Корабельников и его жена, домоседка Евфросинья. Избенки приискателей в котловане не видны были путникам. А на сопке, невдалеке от реки, Аниска воскликнула:

– Гли-ка, мама, какие огни!..

И действительно, на сопке ярко, приветливо горели огни. Контуры избы поглотила ночь, а над землею висели два маленьких оранжевых световых пятна… Ольга взяла Аниску на руки и направилась к сопке.

X

В избушке горела большая керосиновая лампа. На столе лежали груды бумаг, записок, расчеты, чертежи проходок, испещренная и затасканная до неузнаваемости карта верховьев Сисима. На нарах в левом углу спал крепким сном Матвей Жохов. Его необыкновенно длинные босые ноги свисали с нар. Никита Корнеев, обросший кудрявой русой бородой, ходил из угла в угол. Большие синие глаза у него впали, и он как будто слегка ссутулился за последнее время. Разведывательные работы оказались напрасными. За три месяца было вырыто больше сотни шурфов, взято более пятисот проб с русла реки и ее притоков… «Сколько затрат, и все впустую!» Горный техник курил, недовольно морщил лоб, обдумывая итоги разведывательных работ и проект объяснительной записки для дирекции прииска. Визгливый лай собачонки Матвея Жохова прервал его размышления. Никита взял ружье, вышел из избушки, начал всматриваться в темноту.

– Кто идет? – окликнул он.

– Никита!.. Это я, Никита! – откликнулась Ольга.

Они узнали друг друга по голосам. Никита подбежал к Ольге и в недоумении посмотрел на ее ношу.

– Кого это ты несешь? – спросил он.

– Да кого же, Аниску! Захворала в дороге… Две ночи подряд не спала. А тут сорок верст переходу.

Никита бережно принял Аниску на руки и понес к избушке. Уложив больную в постель, он долго держал свою ладонь на влажном лбу девочки. Алые пухлые губки Аниски были слегка приоткрыты – их обжигал жар. Никита прибрал русые кудрявившиеся волосы девочки, расстегнул воротничок серенького платьица, удобнее подложил под голову подушку. Вдруг Аниска приподняла голову и тихо, шепотом стала звать:

– Мама!.. Мама!.. Опять Имурташка!..

– Бредит, жар у нее, – сказала Ольга. – Тряпку бы мокрую…

Никита положил Аниске на голову мокрое полотенце. Вскоре она успокоилась и уснула.

Ольга видела, с какой любовью ухаживал за ее дочерью Никита. Ее Никита!.. А как он оброс-то! Да и похудел. Хорошо ли у него работа идет? А на полу окурки, грязь. Много курит. И эти бумаги. Спит ли он? Ночь сидит за этими бумагами у лампы, а день – у шурфов и проходок? Ольга внимательно посмотрела на маленький столик у окна избушки. На столике два закоптелых котелка, большой чайник. Бывает ли он сыт с этим Матвеем Жоховым? Ольга хорошо знала долговязого ленивого Матвея.

– Как ты изменился-то! Да уж ладно ли у тебя все на работе? Есть ли здесь золото? – спросила Ольга.

Никита только улыбнулся в ответ. «Она все о золоте!..» Взял котелок с остатком обеда, чайник и вышел из избушки.

На старом пепелище Никита развел костер. Ольга присела к огню. Где-то внизу перебирал камни ворчливый неспокойный горный Сисим. Августовский студеный ветерок обдавал прохладою, шумел в хвойных зарослях. Новолуние. Небо темное-темное, как дно пропасти. Сырые волны туч, предвестники ранней сибирской осени, нависли над тайгою… Ольга любила темную ночь в тайге. Она прислушивалась к шуму хвойного леса, смотрела куда-то в сторону реки, и чудилась ей плакучая береза на бугре за рекою Жарлык на прииске Благодатном, где она впервые встретила Никиту Корнеева. Такая же была августовская темная ночь, так же шумел ветер в пышной кроне березы. Где-то внизу, в долине, мигали красные керосиновые огни прииска, а на бугре веселилась приискательская молодежь. Молодые приискатели уважали Ольгу-вдову, а бородатые – с почтением приветствовали бодайбинского приискателя Семена Данилыча. Тогда на бугре у плакучей березы Ольга встретила Никиту.

«Как давно это было!» – подумала Ольга и взглянула через пламя костра на Никиту. Пламя врезалось в темноту ночи. Никита готовил ужин. Он проворен, аккуратен и молчалив.

– Ты и обеды, видно, готовишь сам?

– Когда как. Если Матвей спит, сам готовлю.