Анатолий Субботин - За землю Русскую

— Пора! — коротко подал голос Олексич.

— Ия, как Олексич, рад походу, — приподнялся Сила Тулубьев. — Но подумать бы, как держать осаду Юрьева?

— Тяжел поход в снегах… Возы отстанут. Стены крепки у Юрьева и рвы…

— Не о битве у города мыслю я, други, — нетерпеливым движением Александр остановил воевод. — О том думать нам: возьмут ли меченосцы битву там, где укажем?

— Переступим рубеж, выбегут меченосцы навстречу… — начал Спиридонович, но его перебил Гаврила Олексич:

— А где велишь ждать их, воевода?

— На путях к Пскову.

— Пойдут ли они к Пскову? Не поищут ли иных путей?

— Где? Не по-сорочьему ли?

— Есть другие пути, Василий Спиридонович, — пристал Сила Тулубьев. — Есть.

— Не слыхал что-то.

— Есть, — повторил Сила. — Прямехонькие, и не к Пскову они ведут, а к Великому Новгороду. Скажи-ка о том, Иван Колотилович!

— Правда ли?

— Да, есть пути, — ответил Колотилович. — Бывало, немецкие гости спускались на ладьях по Омовже к озеру и оттуда не на Псков шли, а вверх по Желчи. Из Желчи, волоками, на Лугу. Из Луги путь к Новгороду не труден.

Слушая речи воевод, Александр вспоминал слова отца, которые слышал от него, будучи во Владимире. «Настал, Олексанко, час взять победу над латинскими крестоносцами, — говорил Ярослав. — На тебя пала доля отсечь жадную руку папистов, преградить им путь на Новгород, на землю нашу». И тогда и теперь Александра не страшила и не страшит встреча с меченосцами, но когда начать поход? Сейчас ли, пока снег плотен и лед на озере крепок, или повременить, ждать весны?

Враг силен, войско его многолюдно, и не играми тешиться собралось оно в Юрьеве. Начнут первыми поход рыцари, труднее будет биться с ними. Лучше самим идти на Юрьев, как советует Олексич. Но к выгодам ли Руси сложится битва с многолюдным войском латынян у городских стен? Устоит город — бесчестие примет тогда русское войско. Не зазвонят колокола ни в Новгороде, ни во Владимире… А рядом Литва, за Невой шведские полки, они угрожают Ладоге. Хватит ли сил отразить новое нашествие?

Александр окинул взглядом воевод. Глаза его задержались на лице брата Андрея. Он рядом с Чукой. После пира на масленице Александр не видел брата. Видимо, Андрей помнит свою вину; насупясь, он сидит молча, опустив голову. «Судить ли его? — подумал и тут же решил — Окажет себя Андрей воином в битве, на том ему и прощение».

— Долго медлим мы, — начал Александр, и по тому, как сказал это, стало ясно — решение им принято. — Но медлить не время, — продолжал громче. — Выступим в поле, други!

Он остановился, помолчал, как бы собираясь с силами, чтобы вымолвить главное, о чем должны знать воеводы.

— Выступать переднему полку воевод Домаша и Кербета. Готовы ли к тому переяславцы, Домаш? — спросил воеводу.

Нахмуренное лицо Домаша прояснилось. Как будто опасался он до того, как услышал речь князя, что не ему, а кому-то другому велит Александр первым выступить за рубеж.

— Готовы, княже, — ответил он. — Если приведется сложить головы…

— Знаю, Домаш, что молвишь, — остановил Александр воеводу. — Не легко будет, но чем меньше падет воинов в походе и битве, тем выше слава. Путь Переяславскому полку на Юрьев, — Александр произнес, наконец, нужное слово. — В походе идти не берегом озера, а борами, как короче; идти без возов, хлеб и иную снедь для воинов искать по вражьим зажитиям. В попутных замках лыцарских тревожить хлебные клети и медуши, кои не пусты. Кто воспротивится — гость ли чужой, смерд аль холоп лыцарский, — карать супротивников без жалости. С полком пойдут братья Соломничи — Власий и Глеб; укажут они удобный и скрытый путь войску.

— Где велишь ждать большой полк, княже? — спросил Домаш, пользуясь тем, что Александр замолчал.

— Не жди! Иными путями, не на Юрьев, выступит большой полк. И новгородцы, и ты, Мука, и брат Андрей, и ты, Сила, и ты, Спиридонович, и псковичи, и карелы — начнут поход позже, со мною, и пойдут ближе к озеру. А тебе, Домаш, и Кербету, переступив рубеж, идти с шумом. Сведав, что невелико войско ваше, меченосцы преградят путь. В обычае лыцарском искать победы над слабыми. А вам принять битву, но, не дав иссечь войско, отходить к озеру, к большому полку. Остановятся ливонцы, не станут преследовать, снова повернуть вам на Юрьев. Дразните, сердите их, как сердят в берлоге зверя ловцы-медвежатники. Не побед искать Переяславскому полку, а храбрость и искусство свое оказать.

— Любо мне слышать слово твое, Александр Ярославин, — сказал Домаш. В загоревшемся взоре его сияло удовлетворение и гордость. — Спасибо молвлю за войско, и за себя, и за воеводу Кербета. Перехитрим лыцарей. Мы, переяславцы, люди шумливые, то-то раздолье будет в походе! Нашумим так, что в Риге услышат, не токмо в Юрьеве.

— Шуми! — улыбнулся Александр. — Но при встрече с врагом не теряй головы буйной! За ту вину судить буду, и жалости от суда моего вам не ждать. И о том скажу, воеводы: легко пролить кровь в битве, тяжело взять победу. Пусть покричат в Юрьеве о слабости нашей, о томлении нашем в снегах… Того и желаем мы. Схороним в сердцах гнев и ненависть, окажем свою слабость: всеми полками уклонимся от встречи. Возрадуются лыцари. Любо им будет «гнать» нас, искать победы, а мы… Станем там, где ливонские полки обретут гибель.

Глава 27

В Юрьеве

Каменные стены окружают замок князя-епископа. Замок высится на холме, где великий князь киевский Ярослав Владимирович, названный мудрым, в тысяча тридцатом году поставил городок — Юрьев. В тысяча двести двадцать четвертом году ливонские рыцари, захватив городок, переименовали его в Дерпт. Издалека видно замок князя-епис-копа. Городок обнесен тремя острогами, с валами и рвами; замок епископа дерптского как бы знаменует своей неприступностью могущество рыцарей братства меченосцев.

В середине зимы в Дерпт прибыл магистр Ордена рыцарь Бернард фон дер Борг. Он привел рыцарей из земель германских. Все рыцари, прибывшие с магистром, пришли конно, с отроками и оруженосцами. Ни князь-епископ, ни магистр Ордена, ни рыцари, собравшиеся в Дерпте, не сомневались в успехе похода на Русь. В Риме, при дворе папы-патриарха, полагаясь на многолюдность и силу крестоносного войска, возглавляемого меченосцами, говорили о Руси как о покоренной земле. Ждали только весны, чтобы выступить к Пскову.

Поэтому весть о походе новгородского войска и о том, что новгородцы, перейдя рубеж, вступили на землю Ордена, явилась настолько внезапной, что вызвала при дворе епископа сумятицу и недоумение.

— Голод ведет русичей, — неслись слухи в войске и городе. — Шайки их ищут хлеб и живность, сжигают зажитья, убивают и гонят в полон жителей…

Гонец рыцаря фон Кейзерлинга, стоявшего со своим полком близко от рубежа, подтвердил весть о походе новгородцев. Гонец передал, что новгородцы идут без возов, прямыми путями на Дерпт. Сила их невелика. Часть конного и пешего новгородского войска, с возами и припасами, перешла рубеж ближе к озеру и не идет вперед, а держится близко от рубежа, не уклоняясь от озера.

Прибытие в Дерпт магистра Ордена лишило маршала фон Балка первенствующего положения в войске. Фон Балк выглядел теперь еще суше и молчаливее, чем был прежде. Он гордился тем, что собрал многочисленное войско, какого никогда до того не знали меченосцы. Двадцать пять тысяч воинов стояло в Дерпте, среди них — тысяча конных рыцарей в тяжелой броне, с гербами на щитах и оруженосцами; десять тысяч пеших кнехтов в легких латах, вооруженных длинными копьями, топорами, луками и самострелами; многочисленные холопьи полки. Гордясь тем, что им сделано, фон Балк не скрывал своего недовольства присутствием в войске магистра.

Бернард фон дер Борг и пришедшие с ним рыцари предпочитали не выступать навстречу новгородцам, а ждать их, закрывшись в городе. «Стены Дерпта крепки, запасов хлеба довольно, — говорили в окружении магистра. — Подступят новгородцы — найдут себе гибель». Все это не отличалось от прежних замыслов и самого Балка. Осенью, отступая от Пскова, он ожидал, что, преследуя крестоносцев, новгородцы подступят к городу, и готовился к битве. Но теперь, лишась прежнего положения в войске, когда зимнее бездействие утомило воинов и вызвало ропот воинственных рыцарей, фон Балк оказался во главе недовольных.

Рыцари не желали ждать. Осторожность магистра и стремление его встретить новгородцев у стен города воспринималось как трусость. «Трусы ждут врага, прячась за стенами, — передавалось в войске. — Нам ли позорить себя! Выйдем из города навстречу еретикам и поразим их!»

— В поход! — этот клич звучал всюду — на улицах, у городских стен, в замке епископа.

Рыцари и кнехты обвиняли фон дер Борга в том, что по его вине крестоносное войско обречено на бездействие, которое на пользу русичам; слышались голоса, что пора-де не магистру быть во главе войска, а, как положено, маршалу Ордена фон Балку.