Сломанный меч - Толеген Касымбеков

Руки у него тряслись. Каракаш-аим сама суетилась по хозяйству: не было на сей раз у нее обслуги, никто не хлопотал за нее у очага. Перед Бекназаром она явно заискивала, то и дело предлагала отведать кумыса и все смотрела на батыра жалостными глазами.

Гостей было только двое.

Бекназар готовился встречать русских. Абиль-бию, до которого доходили слухи о том, что вдоль дороги установлены гостевые юрты, что в них ожидают выделенные Бекназаром старики и люди помоложе из самых сообразительных, только и оставалось сокрушаться: "Мир перевернулся, не иначе, творец великий!" Но в конце концов Абиль сообразил, что невыгодно ему на глазах у всего народа быть как бы в ссоре с Бекназаром, и послал Каракаш-аим звать батыра в гости, Бек-назару неловко было отказать почтенной женщине. Он решил принять приглашение и взял с собою Кулкиши. "Как бы там ни было, бий человек уже старый, его уважали да и он умел уважать, пойдем, послушаем, может, и полезный совет получим…"

— Я не собираюсь мешать тебе, Бекназар-бий. Ты сам ответишь и на этом и на том свете за парод, которым теперь руководишь. Я шел своей дорогой, и ты иди своей. Потомки рассудят, кто из нас был прав…

— Абиль-аке, — раздумчиво заговорил Бекназар, — я совсем не рвусь в бии, да вы и сами видите, что я не стремлюсь к возвышению. Разве в этом дело? Русские — народ сильный, могущественный, их выстрелы поражают цель издалека. Это вам не бог знает кто. Наше счастье — в сближении с ними. По слухам, русские не стали уничтожать казахов или наших киргизов в Сары-Узен-Чу. Наоборот, говорят, что они оказывают людям необходимую помощь. Что ж, я не хочу поступать так, как поступают себялюбивые и завистливые. Если вам хочется, встречайте русских вы. Неважно, кто именно первым выйдет навстречу, важна суть.

Каракаш-аим незаметно для других бросила на мужа весьма выразительный взгляд. Абиль не торопился отвечать Бекназару: во-первых, он был захвачен врасплох этим великодушным предложением и немало удивлен, а во-вторых, сразу же дать согласие встречать или, скажем, предложить, чтобы они вдвоем сделали это, значило бы обнаружить свое сокровенное желание слишком открыто. Было и третье: сомнение по поводу того, понравится ли предложение Бекназара всем прочим, примут ли они его. И Абиль покачал головой.

— Оставь это, — сказал старый хитрец. — Народ поручил тебе, выполни же его поручение. Твое предложение — честь для меня, я рад, благодарю тебя, батыр!

Бекназар, ничего не утаивая, рассказал о своих приготовлениях. Но Абиль не слышал его да и не слушал. Одна только мысль владела им, только одна: "Он согласен, а согласится ли простой народ? Нет, пока он жив, не согласятся они. И смотреть на меня не захотят".

Каракаш-аим нынче принимала гостей наособицу, с широким радушием. Кулкиши был чрезвычайно горд тем, что Абиль обращается с ним, как с ровней. Время от времени он произносил с набитым ртом что-то вроде:

— Увидим, Абиль-аке, что будет дальше!

Каракаш-аим собственной рукой подала каждому налитый в тонкие пиалы, душистый, мастерски заваренный чай, — запить еду, чтобы пошла на пользу.

— Дайте нам ответ, бий, — сказал Бекназар.

Он собирался уходить и поблагодарил Каракаш-аим. Та в свою очередь благодарила его в самых изысканных выражениях:

— Вы, дорогой кайни, поступили, как подобает порядочному человеку. Забыли прошлые обиды, приняли приглашение, отведали угощения в юрте престарелого родственника друзьям на радость, врагам на зависть. Спасибо вам.

И она накинула на плечи Бекназару искусно сшитый и красиво отделанный камзол, материя на который выткана была из шерсти белого верблюжонка.

— Носи на здоровье, — пожелал Абиль. — Дорогого гостя с пустыми руками не провожают.

У Кулкиши загорелись глаза.

— Эта вещь не из достояния твоего дяди, — продолжала Каракаш-аим. — Это я сделала своими руками, как умела, прими подарок. Как он ни плох, но дарю от чистого сердца.

Таков обычай, и Бекназар не мог отказаться. Ничуть не обрадованный подарком, он наклонил, однако, голову в знак благодарности. А Кулкиши так и зашелся:

— Ого-о! "Как ни плох", ну и скажешь тоже! Золотые у тебя руки, джене!

На Абиль-бия вдруг словно сонная болезнь напала, таким вялым и безразличным сделалось его лицо. Он долго молчал, потом послал жену сказать джигитам, чтобы привели гостям коней. Но едва она вышла, Абиль вскочил, как встрепанный. Вялости его как не бывало.

— Теперь дети мои… — он достал откуда-то небольшой чанач для кумыса. — Я чуть не забыл… У меня скверная привычка, пью кумыс только собственной закваски. Может, и плохой, но он утоляет мою жажду.

Он взболтал кумыс, налил в резную чашку и протянул Бекназару. Тот принял молча. Абиль налил и Кулкиши.

— Пейте, дети мои…

Бекназар глотнул раз, но тотчас остановился и, подняв голову, глянул Абилю в глаза. Тот не отвернулся, только побледнел. Кулкиши как раз подносил свою чашку ко рту. Бекназар ударил по ней, чашка упала, кумыс вылился. Кулкиши застыл в изумлении. В это время в юрту вошел джигит с известием, что кони поданы. Он заметил происшедшее и в нерешительности остановился у порога.

Бекназар бросил Абилю в лицо свою чашку и молча вышел из юрты. Кулкиши за ним. Абиль не издал ни звука. Кумыс стекал по его лицу, капал на платье, а он сидел, стиснув зубы, и молчал. Джигит рванулся вслед за ушедшими.

— Назад, — коротко остановил его Абиль.

Вбежала Каракаш-аим.

— Что произошло?

Абиль не отвечал.

Бекназар сразу пустил коня в галоп. Кулкиши еле поспевал за ним. Что случилось? Кулкиши не мог сообразить, почему так изменил свое обращение с Абилем Бекназар, и обвинял его. Когда они достигли того места на дороге, откуда открывался вид на бегущую внизу, сверкающую на солнце реку, на всю зеленую мирную долину, Бекназар натянул повод и вдруг пошатнулся в седле. Подоспевший Кулкиши поддержал его. Бекназар был бледен, иссиня бледен, и, видимо, испытывал сильную боль.

— Что с тобой, родимый, что? — суматошно спрашивал Кулкиши. Бекназар в ответ только головой покачал. Горячее дыхание с трудом вырывалось изо рта.

Кулкиши начал ругать Абиль-бия, Бекназар жестом остановил его и склонился на гриву коня. Его вырвало кровью раз, потом другой… Кулкиши потерял соображение от страха и горя, и только и мог сделать, что снял с себя поясной платок и вытирал им рот и грудь Бекназара, рыдая при этом в голос.

Бекназар припал к луке седла, потом снова выпрямился.

— Кулаке, — кусая губы от боли, еле выговорил он.

— Что, родной? Что я могу сделать для тебя, мой барс? — поспешно откликнулся Кулкиши.

— Я тебя об