Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

«Илья Муромец», не торопясь, шёл по Неве, за иллюминатором тянулись какие-то сараи, дымящие кирпичные трубы, свалки, неряшливые огороды – скучные и неуютные места, предвестники большого города.

Вещи давно были собраны, делать было нечего, на палубу выходить не хотелось.

– Интересно, почему Георгий Васильевич выбрал гостиницу в Павловске, а не в самом Питере или в Гатчине? – лениво спросил я.

– Понятия не имею, – пожала плечами Ольга. Я заметил, что она начинала нервничать, когда нужно было куда-то идти с вещами. После того как дорога так или иначе устраивалась, она вновь становилась спокойной и милой.

– Но ведь какой-то смысл в этом выборе должен быть!

– Несомненно! – рассмеялась Ольга. – Налицо дьявольский замысел, и мы с размаху влетим в приготовленную ловушку. Лучше давай попробуем понять логику Георгия Васильевича и угадать, как альбигойцы могут быть связаны с Павловском?

– Да вроде никак! Пятьсот лет разницы, какая может быть связь?

– Ну, хорошо, а как насчёт самого Павла или его жён? Он вроде был дважды женат?

Ольга открыла Википедию.

– Та-ак… Император был женат дважды, обе жены – немки. Первая – Августа-Вильгельмина-Луиза Гессен-Дармштадтская. Ну и имечко, прости господи! Прожили три года, умерла первыми родами. Вычёркиваем.

Вторая – София Доротея Вюртембергская, в православии Мария Фёдоровна. Ну, этой, похоже, вообще ни до чего было. За двадцать пять лет супружества родила десятерых детей, причём умерла в младенчестве только одна девочка. По тем временам просто подвиг. Ха! Император-то был, оказывается, изрядный шалун. Тут ещё внебрачные дети, фаворитки… Какая прелесть! С одной из любовниц императора, Нелидовой, Мария Фёдоровна, оказывается, даже дружила! Но это нас не приближает к разгадке. Хотя, вот, слушай:

«Павел I был избран великим магистром Мальтийского ордена 16 декабря 1798 года, в связи с чем к его императорскому титулу были добавлены слова «… и Великий магистр ордена св. Иоанна Иерусалимского».

– Ну и что? Это все знают.

– А что это за орден такой, Мальтийский, ты знаешь?

– Ну, орден как орден… На Мальте.

– Эх, ты, историк!

Ольга уселась поудобнее и противным тоном старой лекторши-грымзы зачитала:

«Предтечей ордена был основанный в Иерусалиме в 1080 году амальфийский госпиталь, христианская организация, целью которой была забота о неимущих, больных или раненых пилигримах в Святой земле. После занятия христианами Иерусалима в 1099 году в ходе Первого крестового похода эта организация превратилась в религиозно-военный орден со своим собственным уставом. На орден была возложена обязанность охранять и защищать Святую землю. 15 февраля 1113 года папа Пасхалий II своей буллой признал суверенитет ордена. Вслед за захватом Святой земли мусульманами орден продолжил деятельность на Родосе, владыкой которого он являлся, а после падения Родоса в 1522 году действовал с Мальты, находившейся в вассальном подчинении у испанского вице-короля Сицилии».

Теперь понимаешь? Изначально Мальтийский орден носил название «Военный Орден Госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского».

– Ну и что?

– Да то, что Павел Иатрос разыскивал Евангелие, написанное святым Иоанном! Всё сходится! И вообще, в эзотерической литературе связь альбигойцев с тамплиерами, иначе рыцарями храма – общее место. Только это неправда, потому что тамплиеры жили ростовщичеством, а альбигойцам давать деньги в рост было запрещено, ты же слышал, что говорил Гийаберт де Кастр в Фанжо.

– Так и храмовникам было запрещено, да вот только у них в долгу как-то вдруг оказалась половина императоров Европы, ну и Филипп Красивый решил от заимодавцев отделаться простым и эффективным способом…

– Не перебивай! С тамплиерами у альбигойцев, скорее всего, никаких связей не было, потому что храмовники, как истые католики, считали их еретиками. А вот с госпитальерами – другое дело. В старинных трактатах встречаются упоминания о том, что в больницах госпитальеров работали альбигойские целители. И если ересь добрых христиан давно ушла из кругов этого мира, то Мальтийский орден жив. Вероятно, что-то связывает иоаннитов с альбигойцами, и Георгию Васильевичу эта связь понадобилась. Другого объяснения не вижу.

– Ну, пусть так, скоро узнаем. Смотри-ка, вон уже питерский речной вокзал виден.

– Где? А, этот? Обычная советская бетонная коробка, московский гораздо красивее.

– Не вздумай это местным сказать. Они за свой город и придушить могут, культурная столица как-никак. Ну что, сразу едем в гостиницу или по центру погуляем?

– С вещами? Да ну… Успеем ещё, нагуляемся. Вызывай такси, едем в Павловск.

Отель «Бип», и правда, оказался похож на замок, только совсем маленький. Его строили, когда замки были уже не боевыми крепостями, а дорогими, изящными игрушками для знати. В замке было две башни: одна, повыше, под конической свинцового цвета крышей, другая, низкая и толстая, с зубчатым завершением, напоминала средневековый донжон. Перед барбаканом, как и положено в настоящих крепостях, имелся подъёмный мост. Словом, архитекторы и реставраторы потрудились на славу. Стены были светло-жёлтыми с белой рустовкой, а барбакан – серый, цвета дикого камня. Замок был расположен на невысоком холме, а под ним лежал не то пруд, не то речка. В общем, место выглядело на редкость приятным и уютным.

В отеле было пустынно, скучающий администратор, взглянув на наш ваучер, преисполнился почтения и объявил, что для нас забронирован номер для новобрачных в башне. «Вау!» – шепнула мне на ухо Ольга.

Номер был огромным и шикарным. Представляю, как мучились дизайнеры, пытаясь расставить мебель в круглой башне с огромными окнами. Несколько смущала кровать неестественных размеров с огромным зеркалом в изголовье. Ольга что-то пробормотала про молодожёнов-извращенцев, но развивать свою мысль не стала. Изюминкой номера был, конечно, балкон. Даже не балкон, а балконище, на котором стоял столик и стулья. В общем, номер оказался немножко купеческим, но вполне уютным и очень чистым.

Захотелось есть. Мы спустились в ресторан, заглянули в его пафосные глубины, переглянулись и осознали, что дресс-контроль не пройдём ни в коем случае. Взявшись за руки, мы вышли из отеля и отправились гулять по городку в поисках продуктового магазина. Я рассказывал командировочные байки о том, как мы варили сардельки в чайнике, как у коллеги кипятильник вместе со стаканом проплавил раковину, которая выглядела фаянсовой, а на самом деле оказалась пластмассовой, про бомж-пакеты из китайской лапши и о прочей ерунде. Оказалось, между прочим, что Ольга объехала половину земного шара, но таких экзотических приключений у неё не случалось.

Мы накупили продуктов и устроили на балконе роскошный ужин, наслаждаясь тишиной, свежим воздухом и временным обладанием роскошными апартаментами. А следующим утром был Павловск.

Павловск – мой любимый пригород Питера. В нём нет помпезности Петергофа, причудливой изысканности барочного Екатерининского дворца, прусской угрюмости и холода Гатчины. Шотландец Чарльз Камерон, незадолго до начала строительства приехавший в Россию, создал прекрасный дворец, в котором сочетается имперская роскошь и мягкий, тёплый домашний уют. В нём всё соразмерно человеку – нет огромных объёмов, громадных залов и бесконечных лестниц.

Восхищаясь творением Камерона, Бренны, Кваренги, Воронихина часто забывают имя человека, который сделал для Павловска ничуть не меньше Камерона. Это итальянец Пьетро Гонзаго. В Россию он приехал уже немолодым человеком, и главным делом его жизни стали ландшафтные парки Павловска. Современники вспоминали, как каждое утро сухой старик в чёрном камзоле и парике обходил свои владения, а за ним слуга тащил ведро с известью и кисть. Гонзаго лично помечал, какие ветки подрезать, какие деревья и кусты подсадить. Для него предметом искусства было всё – пригорок, ручей, цвет листьев, посыпанная толчёным камнем дорожка, даже солнечный луч, в свой час падающий на полускрытую кустами скульптуру. Гонзаго был соавтором природы. И сила его таланта была столь велика, что созданные им волшебные, великолепные по изяществу и красоте пейзажи, живы и поныне.

Ольга сначала фотографировала направо и налево, потом махнула рукой, и мы не торопясь гуляли, наслаждаясь парком, в котором открывалась то Молочня или Птичник, то полуразрушенная колоннада Аполлона. Стоило присесть на скамейку, чтобы дать отдых гудящим ногам, как откуда-то набегали белки, садились столбиком и требовали орешек или конфету. Людей эти нахалки совершенно не боялись, и, цепляясь острыми коготками, мгновенно забирались по джинсам на колени. Из парка мы ушли, когда поняли, что ещё немного, и до Мариенталя, где расположен наш отель, мы не добредём.