Жена комиссара - Светлана Шахова

я печаль выплакать, как дом наш фашисты обложили, стали еврейские квартиры разорять, а бедолаг газом травить.

– Как это? – прошептала Надя, округлив глаза.

– А вот так: выволокут всех подряд – и мужичков, и женщин, и деток – загонят в фургон-душегубку, словно скот, двери запрут и газ внутрь пустят, – Кириковна рвано вздохнула. – А в это время другие солдаты как ни в чём не бывало из квартир мебель вытаскивают. Евреи-то жить умеют, добро у них дорогое. Только теперь всё немчикам достаётся. Те награбленное в Германию вывозят.

– Вы что же, испугались и всё бросили?

– Не сразу, а когда новые власти предупредили, чтобы советские убирались, пока до них не добрались. Тут уж я пожитки собрала и бежать. Шла, шла, да и думаю, а где пристанище-то найду? Кому я нищая да бездомная нужна? Всё одно – помирать. Так лучше здесь с голоду, чем муки ихние принять. Вот и сижу, Бога молю, чтобы смертушку послал… – по впалым, морщинистым щекам снова потекли струйки.

– Ну уж нет! Я вас здесь не оставлю. Пойдёте с нами, – твёрдо сказала Елизавета. – Мы тоже беженцы, но ничего, нашли жильё. Там всем места хватит.

Глаза Кириковны на мгновение оживились, но снова потухли.

– Нахлебницей? Приживалкой? Нет, не могу, совесть не позволит. А на работу, кто ж меня возьмёт?

– Об этом не думайте. Вокруг не только изверги, но и Люди остались, – уверенно ответила Елизавета; взяла Кириковну под локоть, помогая подняться. – Будем вместе ходить. Тем более что на первое время нам работа обеспечена.

Они добрели до дома, где оставили Арину, в густых сумерках. Из открытой форточки доносился рёв.

– Не плачь. Мама скоро придёт, – мягко увещевал женский голос.

– Не-е-т! Не придё-ё-ёт! Она меня бро-о-осила! – истошно надрывался детский.

– Аринушка, доченька! Я здесь, – закричала Елизавета, забарабанив в окно.

Девчушка вспорхнула бабочкой, уткнулась носом в стекло. Позади неё показалась хозяйка дома, молитвенно сложив ладони, словно благодарила Бога. Вскоре она вышла с Ариной на руках.

– Мы уж испугались, не случилось ли худого, – проговорила взволнованно, передавая ребёнка матери и странно поглядывая в сторону Кириковны.

«Что тут объяснять?» – подумала Елизавета; как могла, тепло поблагодарила и повела семейство домой.

Глава 10

Вернувшись, она готова была упасть на кровать и уснуть без ужина. Но теперь надо было кормить не только детей, а ещё и пожилую женщину, за которую добровольно взяла ответственность. Потому первым делом отправилась на кухню.

Когда овощи были готовы, появилась Арина.

– Мама, вкусно пахнет! – воскликнула она, дыша над картошкой. – Толочь будете?

– Нет, Аринушка. Молоко выпили, а воду я в кастрюльку слила, завтра суп сварю.

Дочь закивала и, осторожно заглядывая в лицо, тихо спросила:

– Мама, а бабушка Кириковна тоже с нами кушать будет?

– Сама-то, как думаешь? Мы будем есть, а она в рот заглядывать?

– Хорошо, хорошо! Просто мне её жалко. Бабушка старенькая и такая бедненькая. Сидит в уголочке, и слёзки – кап, кап.

У Арины затряслась губа, вот-вот заревёт. «Впору бы свою тоску унять, но остальным не легче. Надо идти успокаивать», – с грустью подумала Елизавета; вручила дочери тарелки, сама подхватила кастрюлю и пошла накрывать.

Кириковна никак не хотела садиться за стол.

– Милая, отломи четвертинку картошины. И того с меня довольно. Я здесь, в уголочке поем. Что деткам-то на меня, такую страшную, смотреть? – причитала чуть слышно.

– Мы теперь одна семья. Не обижайте ни меня, ни детей, – спокойно сказала Елизавета, подставив локоть, чтобы Кириковна оперлась.

Подвела её к столу, усадила во главе. Принялась выкладывать на тарелку кружки печёной моркови, лука, большие рассыпчатые клубни, приговаривая:

– Смотрите-ка: картошечка какая белая, без червоточины.

Достала из сумки каравай. По комнате разнёсся густой хлебный дух. Утопая пальцами в воздушной мякоти, отломила ломоть, поднесла к носу, шумно вдохнула кисловато-терпкий аромат. Дети потянули руки.

Отламывая ещё и ещё, Елизавета раздала всем по кусочку. Кириковна снова расплакалась.

– Лизонька, пусть Господь тебя благословит, – прошептала сквозь слёзы. – Я ж словно умерла и в рай попала.

Дети, молча опустошив тарелки, гуськом сонно побрели в комнату.

– Коленька, сыночек, сегодня ступай за перегородку. Теперь снова будешь спать вместе с нами. Кровать широкая, поперёк ляжем. А на твоё место бабушку положим.

– Угу, – буркнул Коля.

Скоро дети притихли.

– Говоришь, здесь в окру́ге мало пустых домов? А кто живёт-то? В основном поляки? – поинтересовалась Кириковна.

– Как вы догадались? – удивилась Елизавета.

– А с чего им бежать-то? Их, что до войны немчики не особо трогали, что нынче. Они ж подпевалы. Сколько раз наблюдала, как фашистов этих хлебом-солью встречали да приговаривали: «Проходите, родненькие, мы вас та-ак долго ждали».

– Наверное… Но меня такое не коснулось. От тех поляков, с кем судьба свела, только доброе видела. Если бы не соседи со всей округи, мы с детьми не выжили бы.

В окно тихонько постучали. Елизавета встревожилась. Выключив свет, через стекло всмотрелась в темноту.

– Свои, – проговорила и пошла отпирать. – Здравствуйте, пани Хладынская, – тихо поприветствовала соседку.

Та переступила через порог, но дальше не пошла.

– Пани Лиза, зовите меня Юлией, так душевнее, – прошептала, глядя в лицо. – Так вот, я на минутку. С доброй вестью. В доме Мруковых, что прямо напротив, ищут няньку для деток. Я сразу про вашу Наденьку вспомнила. Завтра же ведите её. Просите. Не откажут. Вас все за доброту любят, никто не оттолкнёт.

Елизавета принялась благодарить, а взгляд гостьи, скользнув через плечо, приподнял брови в немом вопросе.

– У нас в семье пополнение, – охотно объяснила Елизавета и шёпотом добавила: – Подобрали несчастную в перелеске. Собралась там умирать. Нельзя же было её оставить.

– Ох-ох-ох, – вздыхая, покачала головой пани Хладынская. – Вот ведь как вы на помощь кидаетесь, себя не помня. Да воздастся добром за добро… Ну, завтра стукнете мне в окошко, когда с Надей дело решится. А пока доброй ночи.

Елизавета задвинула засов. Присела напротив Кириковны.

– А вы говорите – подпевалы. Каждый выживает как может, но при этом и плечо не гнушается подставить.

***

Поутру Елизавета подняла Надю первой. Та спросонья забормотала под нос что-то невнятное, но, поняв, в чём дело, быстро собралась.

Скоро мама с дочерью уже стояли у соседской калитки и слушали заливистый лай, доносившийся из-за забора.

– А-а, пани Лиза! Доброго здоровьица! – приветственно воскликнула хозяйка.

Розовощёкая толстушка с косой, заплетённой в три пряди; в атласной юбке до пят, собранной под грудью, больше напоминала дореволюционную русскую барышню, чем польку.

Елизавете довелось познакомиться с Ханной в первые дни обустройства на новом месте. Та принесла сандалии и ботиночки, из которых