Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев

кругов в полной темноте, а потом объявить отбой и благородно предложить поспать в том состоянии, когда от усталости и перевозбуждения ни один нормальный человек уснуть не способен. Но они все равно спали; спали всюду, где удавалось; на базе в личное время, в армейских подвозках и рейсовых автобусах, дома, за едой, могли уснуть даже на стрельбищах. Иногда было видно, что от всей этой чехарды сержанты тоже выматываются и вынуждены друг друга сменять; видимо, даже им казалось, что спать человек все же должен. Что же касается пота, то он тоже был всюду; форма была настолько мокрой от пота, что Митя постоянно ощущал себя так, как будто только что вышел из душа. Потом было пропитано все, не только одежда, но, казалось, даже кожа; резкий запах пота, своего и чужого, преследовал их и на пустых, открытых ветрам пространствах, и во сне.

В первые недели, да и месяцы тоже они бесконечно бегали по бревенчатым горкам, обычно с полной выкладкой, с ней же лазали по канатам, прыгали через стенку; стреляли. Иногда стреляли так много, что уже забывали, что когда бы то ни было занимались хоть чем-то еще, что чем бы то ни было еще было вообще возможно заниматься. Прыжки через стенку со всей экипировкой, не только в каске, с автоматом и полной флягой, но обвешавшись боеприпасами, как новогодняя елка, только что не прихватив с собой пару бронетранспортеров, производили даже известное комическое впечатление. Но все же главным тренировочным снарядом были не бревна, веревки и стенки, а обычные холмы, пустоши, тропинки и раскаленное солнце. Не было окрестной горки или холма, которые за это время они не выучили бы наизусть и не прокляли бы на нем каждую кочку и каждую тропинку. Иногда Мите казалось, что он теряет сознание, но тело при этом не только не теряет равновесие, но еще и продолжает бежать и стрелять. В первый раз он испугался, отправился к врачу, который ему объяснил, что так бывает часто и со многими, особенно во время тренировок на пике жары. Пару раз Митя обнаруживал себя через несколько сотен метров от того места, где себя помнил в предыдущий раз; ноги продолжали бежать. Потом он прочитал, что так бывает с боксерами во время боя; даже теряя сознание, они удерживают равновесие и продолжают драться.

Глубже, чем пот и усталость, проникали только колючки. Митя заметил, что перед приказом «враг бросил гранату», как ему когда-то объяснила Нета, звучащему резко и коротко «азар», обычно выбиралось место, где кактусов побольше, сами кактусы погуще, а ползать по ним по-пластунски доставляло особенно приятные ощущения. Впрочем, кололось в этих местах практически все, не только кактусы; иногда ему казалось, что неколющуюся растительность природа перестала производить вовсе. Поначалу Митя пытался колючки вытаскивать, но их были сотни, если не тысячи, и каждый день становилось все больше. Ему объяснили, что в среднем колючка рассасывается месяца за два. В долгосрочной перспективе это, конечно, успокаивало, но в краткосрочной он постоянно чувствовал себя ежом колючками внутрь. Утыканное ими с ног до головы тело болело еще и от этого. На свою небольшую солдатскую зарплату он иногда звонил бабушке в Германию. Она очень за него волновалась; ее мучило чувство вины, и он ничего не мог с этим поделать; но все же бабушка как-то сказала ему: это правильно, что теперь никто не сможет прийти и выстрелить в безоружного еврея, а живых еврейских младенцев бросать в горящие печи. Он понимал, что она имеет в виду; но почему-то именно отсюда все это казалось немыслимо далеким. И все же постепенно ставшие рутиной месяцы курса молодого бойца кончились; по каким-то в основном незнакомым буеракам они пробежали финальный марш-бросок, чуть больше дистанции марафона, и получили по темно-красному берету парашютиста. Башмаки парашютистов тоже были темно-красными. «Вот бы марафонцев заставить бегать с ручным пулеметом, носилками и рацией, – зло подумал Митя, рассматривая стертые до крови ноги. – Тогда бы я посмотрел на их довольные рыла».

Но разумной передышки, даже короткой, не настало и после получения берета; их отправили на дополнительную бригадную подготовку, которая отличались от собственно курса молодого бойца разве что тем, что игр «в армию» там было значительно меньше. Физически иногда было даже тяжелее, но иногда и интереснее; было довольно много всякой необычной техники. Незаметно подошел Новый год. Обычно на праздники большинство солдат отправляли домой, но буквально за несколько дней до этого по Иудее прокатилась очередная волна беспорядков и перестрелок, а поскольку это было относительно близко, их оставили на базе на случай потребности в срочной «оперативной деятельности». Так что они сидели в армейской столовой, как полагается на Новый год, макали в мед ломтики яблока, чтобы следующий год был сладким, ели гранатовые зерна, а потом начали петь. После нескольких новогодних песен они запели старинную песню о том, что «весь мир – это очень узкий мост, и главное – ничего не бояться»; Митя снова вспомнил бабушку. Он испугался ее разбудить и позвонил ей только на следующее утро.

– Главное – ничего не бояться, – сказала она немного странным голосом. – Митенька, спой мне это на древнееврейском.

Митя спел.

– Главное – ничего не бояться, – повторила она.

«Она за меня очень волнуется», – подумал Митя, повесив трубку, с легким недоумением и тревогой думая о ее голосе. Когда он позвонил ей на следующей неделе, трубку взяла мать; общаться с родителями ему не хотелось, и трубку он бросил. Но и во второй, и в третий раз повторилось то же самое.

– Ты же знаешь, что я не тебе звоню, – раздраженно сказал Митя.

– Мамы нет дома, – ответила она.

– Скажи ей, пожалуйста, что я никак не могу ей дозвониться. А дальше нас будут мотать с места на место, и возможно, доступа к телефону у меня не будет. Я был бы рад, если бы она мне написала. Позвоню потом.

Он решил не обрывать телефон и дождаться письма. Конечно же, и сам написал ей тоже.

Тем временем второй этап бригадной подготовки кончился тоже, и он получил «семерку» к нумерации пройденного курса молодого бойца. Больше прибавлять к этой нумерации было нечего. Но потом еще были батальонные учения. А потом… Впрочем, они уже знали, что будет потом.

Потом был Ливан. Забавно, что вся эта огромная структура израильской армии в Южном Ливане, со всеми ее пространственными бригадами, базами, укрепрайонами и укрепленными пунктами, штабами командования, контрольно-пропускными пунктами, пехотными полками, множеством спецназов, полевой и стратегической разведкой, танками, бронетранспортерами, грузовиками,