Экспедиция надежды - Хавьер Моро

лучше организованными, чем было принято считать. Скоро начали прибывать лодки с ранеными. Бальмис заметил, что никто не подумал, каким способом доставить на борт самых тяжелых, и взял инициативу в свои руки.

– Берите гамаки и веревки, кладите раненых и поднимайте!

Количество пострадавших было столь велико, что не хватало ни гамаков, ни веревок. Помещение маленького госпиталя быстро наполнялось жертвами этой «прогулки». Кровь лилась ручьем, воздух сотрясали жуткие вопли, а умерших тут же бросали в море, без саванов и прощальных пушечных залпов. Разве отец его не предупреждал, что боль и заражение, особенно гангрена, – злейшие враги медиков? От него Бальмис научился тому, что в основе всего лежит повышенное внимание к гигиене, но как можно этого добиться среди крови, гноя, грязи, нечистот и боли? Через несколько часов каюта превратилась в чудовищное скопище живых и мертвых. Несмотря на то, что события застали его врасплох, Бальмису удавалось сохранять поразительное хладнокровие.

– Поскольку мы не можем лечить сразу всех, – велел он своим помощникам, – нужно сразу отсеять тех, кто ранен в живот, – они все равно погибнут от заражения.

– И что нам делать?

– Ампутируйте, дурачье, ампутируйте!

Это считалось самым надежным средством спасать жизни от угрозы кровотечения.

– Накладывайте жгуты, тампонируйте раны, зажимайте сосуды! Быстрее, времени нет!

Бальмис прижигал культи железными щипцами, которые он прокаливал в стоявшей в углу печке. Вопли этих солдат навсегда впечатались в его память. Позже начали прибывать раненые офицеры, и стал понятен масштаб поражения испанской армии. Первым привезли майора Бернардо де Гальвеса[12] – это была очень известная фигура; уроженец Малаги, он получил чин лейтенанта в шестнадцать лет за участие в войне с Португалией и дослужился до звания капитана Королевского войска за успехи в кампании против апачей в Новой Испании. Герой армии, он пережил множество тяжелых ранений, а сейчас лежал перед Бальмисом, скорчившись от боли; в его ноге зияла открытая рана, через которую толчками вытекала кровь.

– Дон Бернардо, не бойтесь, я здесь, чтобы спасти вас.

Бальмис не мог начать лечение, не облегчив муки страдальца. В то время набор средств для обезболивания был крайне скуден: мандрагора не всегда приносила желаемый результат, опиум было тяжело дозировать; помогали гашиш и несколько добрых глотков водки, но их под рукой не оказалось. Бальмису пришлось прибегнуть к самому эффективному, но вместе с тем самому рискованному способу: он схватил обломок весла и ударил Гальвеса по голове, отчего тот потерял сознание.

– Скорее, надо прижечь до того, как он очнется!

Ему до мяса прижгли культю каленым железом. Когда Гальвес пришел в себя, он едва слышным голосом обратился к Бальмису:

– Я вам безмерно признателен, юноша.

– Это вы про удар по голове?

Гальвес попытался улыбнуться, но лицо его тут же исказилось от боли. Он и представить себе не мог, что Бальмис спрашивал вполне серьезно, ибо ирония была ему глубоко чужда. Точно так же он не понимал, почему его благодарят за работу. И в тот момент Бальмис даже не догадывался, что удар по голове Гальвеса окажется судьбоносным.

Когда генерал О’Рейли дал сигнал к отступлению и стали известны потери, Бальмис окончательно разуверился в воинской славе: пятьсот человек убитыми и две с половиной тысячи раненых – слишком много крови, пролитой напрасно. Во всем этом не было ни доблести, ни чести, один только позор. Беспомощность перед лицом огнестрельных ран, отчаяние от неспособности облегчить страдания и спасти больше жизней повергли Бальмиса в глубочайшее уныние. «Как скудны возможности военной хирургии», – думал он, понуро качая головой, как всегда делал, когда его обуревала тоска.

После поражения флот вернулся в Аликанте; город сразу же превратился в гигантский полевой госпиталь. Никто не понимал, как столь мощная экспедиция, которую так долго подготавливали, могла быть разгромлена за считаные часы. Люди бросали на раненых презрительные взгляды и не отказывали себе в издевательских комментариях:

– Отправлялись за славой, а теперь топят нас в дерьме!

Когда Бальмис вернулся к своей работе в Военном госпитале, начальство высоко оценило его заслуги.

– Вы отличились способностью принимать ответственные решения, быстрой реакцией и неутомимостью во время боя, – сказали они.

Также о нем вспоминали как о человеке, спасшем Гальвеса, который, в свою очередь, получил звание подполковника.

Рождение сына, нареченного при крещении в церкви Святого Николаса именем Мигель Хосеп, помогло развеять чувство унижения, поселившееся в душе Бальмиса после поражения. Он начал хлопотать о получении официального звания хирурга и, прихватив с собой рекомендации докторов, отправился в Валенсию для прохождения экзаменов перед Королевской квалификационной комиссией, высшим органом здравоохранения.

Вернувшись в Аликанте, он задумался о переоценке своей жизни: действительно ли он хочет остаться в этом городе?

– Мама, я легко получил аттестацию, теперь я военный хирург.

Мать сжала его в объятиях.

– Ты уже превзошел своего отца, дорогой, – нежно молвила она, проводя рукой по копне всклокоченных волос сына. – Пришла пора сменить его, как он сменил твоего дедушку, правда?

Бальмис мягко отстранил ее.

– Мама, мир велик.

– Ты уже не хочешь работать хирургом?

– Не знаю, что и делать. Я мог бы остаться в Аликанте и практиковать, это было бы проще всего, но я хочу дальше делать карьеру военного хирурга – стать старшим хирургом, а потом, возможно, и получить чин королевского хирурга. Я хочу быть врачом, трудиться умом, а не руками.

– Это трудный путь, дитя мое. Здесь у тебя обеспеченная жизнь, жена, сын.

– Да, конечно, но мне нравится испытывать новые лекарства, открывать способы лечения, изучать болезни, экспериментировать.

– В этом ты ничуть не изменился. Но как ты собираешься оплачивать занятия медициной? Отец не сможет тебе помогать, ты же знаешь…

– Да, знаю…

У Бальмиса душа была не на месте. Он разрывался между двумя возможностями: остаться в Аликанте или же вступить в соответствующий полк и продолжить учебу, которую отец оплачивать не мог. Ему исполнилось двадцать три; его вели непоколебимая тяга к медицине и немалые личные амбиции – он мечтал подняться по социальной лестнице, навсегда вырваться из тесных рамок податного сословия. Через несколько дней он вернулся к матери с известием:

– Хосефе я еще не говорил, но врачи из моего госпиталя похлопотали, чтобы меня взяли в корпус Военно-санитарной службы. Говорят, заслуг у меня более чем достаточно. Я уже жду направления.

Ему выпала служба в полку Саморы, который в ту пору намеревался организовать сухопутную блокаду Гибралтара.

– Перестань плакать, Хосефа. Обещаю, что скоро вернусь из Альхесираса.

– Поклянись, что никогда нас не бросишь.

– Клянусь своей матерью.

Но Хосефа ему не поверила. Она успела хорошо изучить его безразличие к