Марк Алданов - Живи как хочешь

– Отчего же не пустят? Ведь у вас есть виза.

– А если у меня завтра найдут трахому? Я в жизни не болел трахомой, но разве можно знать, что они найдут? Я дал под присягой подписку, что я не содержатель публичного дома и что я не собираюсь уничтожить американский государственный строй. Хорошо, я как-нибудь им завтра докажу, что публичного дома у меня нет, но как я могу доказать, что я не собираюсь убить президента Трумана? И особенно как я могу это доказать, если я по-английски знаю только «плиз, мистер консул»?

– Вас никто не встретит?

– Вероятно, никто. У меня племянник в Филадельфии, у него магазин готового платья, он мне прислал чудный аффидэвит. Консул просто остолбенел, когда его увидел, и сказал мне: «ну, господин Эпштейн, вам нечего беспокоиться"… Впрочем, он, может быть, сказал что-нибудь другое: откуда я могу знать, что он сказал?.. Но дядя хорош только американский. Кому нужен европейский дядя? Мой племянник наверное теперь думает: „аффидэвит я дяде дал, и с него совершенно достаточно. Если же я выеду встречать дядю, то он сядет мне на шею“. А оспа! – с ужасом сказал венец. – Я привил себе оспу и заплатил за это как все. Но у других она привилась, а у меня, конечно, нет! Верно, заставят прививать опять!

– Зачем так мрачно смотреть на вещи? – сказал Норфольк, смеясь. Он вспомнил, что читал что-то сходное в пьесах Вальтера Джексона. «Впрочем, образ сверхпессимиста не слишком интересен». – Я понимаю, что о вашей жизни можно написать целый роман…

– И какой! – прервал его венец.

– Авантюрный роман, как о жизни всякого человека, особенно путешествущего на пароходе в третьем классе. Читать, впрочем, никто не будет потому что несчастья беженцев всем надоели. Но в конце концов все выходит, если не хорошо, то, по крайней мере, сносно. Мудрый Спиноза сказал, что свободному человеку ничего не нужно, тем более, что все в мире одновременно и плохо, и прекрасно.

– Неужели Спиноза это сказал? – спросил недоверчиво венец. – Но если он это и сказал, то что он мне рассказывает, будь он хоть двадцать раз Спиноза! Что было прекрасного в Гитлере? И я могу вас уверить, что свободному человеку, например, виза в Америку может быть очень нужна.

Норфольк разыскал Тони. «Может быть, тот мерзавец и соврал. В моей коллекции только морфинисток нехватало!» – думал он, внимательно в нее всматриваясь.

– Где вы остановитесь в Нью-Йорке? – спросил он ее.

– Не знаю. Буду искать гостиницу. Говорят, теперь Нью-Йорк совершенно переполнен?

– Да. Позвольте вам рекомендовать один недорогой отель в центре города, недалеко от Бродвэя. Меня там знают, я там долго жил, и я думаю, что если вы на меня сошлетесь, то вам комнату найдут. Хотите?

– Хочу, – ответила она, подумав. Он вынул карточку и записал название и адрес гостиницы. – Очень вас благодарю. Вы и сами там остановитесь?

– Нет, я ведь еду с кинематографическими магнатами, на счет их предприятия. Для нас заказаны комнаты в Уолдорф Асториа, – сказал он оправдывающимся тоном. – Вы разрешите мне к вам зайти?

– Я буду очень рада. И еще раз вас благодарю. Вы мне оказали большую услугу… Хотя и поздно.

– Поздно для чего?

Она с вызывающей, прежней, улыбкой смотрела на него.

– Много будете знать, скоро состаритесь. Это у нас есть такая поговорка, – сказала она.

– Я ни о чем вас не спрашиваю. Если хотите что-либо рассказать, расскажите. – Давайте посидим где-нибудь, на прощание, – сказал он, всматриваясь в нее все внимательнее. «Может быть, она от волнения перед приездом даже увеличила дозу? Тогда сейчас же все о себе расскажет"…

– С большим удовольствием. Я сама хотела вам предложить это, – с вызовом в тоне ответила она. Только ведь вы в сущности не знаете, кто я такая. Может быть, я агентка Коминтерна?

– Я думаю, вы последняя женщина, которую большевики взяли бы в агентки, – сказал он, смеясь.

– Почему? – быстро спросила она. – Потому что я ненормальна?

– Потому, что вы слишком нервны. Впрочем, я не настаиваю, им могут быть нужны всякие люди. Так вы агентка Коминтерна?

– Я сама не знаю, – ответила она серьезно.

«Уже пьяна!» – тревожно подумал Норфольк.

– Во всяком случае я отроду ни одной шпионки не видел. Очень приятно познакомиться с первой, – сказал он, неуверенно стараясь обратить разговор в шутку.

В этот последний вечер в другом конце парохода у Виктора Николаевича был разговор с Надей.

– Ты понимаешь, твое предложение застает меня врасплох, – взволнованно говорила Надя. Ей действительно так казалось, хотя она думала об его словах целый день. – Совершенно врасплох! Конечно, эта телеграмма была для нас полной неожиданностью. Я думала, что месяца через два мы будем женаты. Посмотрим еще, что будет в письме адвоката. Во всяком случае, до того ни о каком решении не может быть речи!

– Разумеется, – поспешно сказал он.

Ему было ясно, что Надя уже приняла его предложение. «Она огорчена, но я предполагал, что она будет огорчена гораздо больше», – думал он с неприятным чувством. Ему самому было совестно этого неприятного чувства: он почти с облегчением узнал от Нади, что ее развод откладывается на неопределенное время. «Судьба мои колебания разрешила и разрешила благоприятно… Теперь ясно: освобождение „во всех смыслах“. Но отчего же мне неприятно, что она не так огорчена? Для начала новой жизни не очень подходит психология собаки на сене"…

– Ты говоришь, что я должна сохранить свободу. Что это означает на деле? Только то, что я поселюсь не в твоей квартирке, а в гостинице, больше ничего, – быстро говорила она, нервно вертя кольцо на пальце. – Наша любовь остается и останется прежней.

– Разумеется, – подтвердил Яценко. Слово «квартирка» его задело. В нем ему послышался намек на его бедность, хотя Надя этого и в мыслях не имела.

– Я понимаю, в Америке нельзя жить в одной квартире, если мы не венчаны. Об этом тотчас узнает консьерж или, как у вас говорят, супер-интендант. Говорят, на этом можно погубить карьеру, я тоже слышала, – говорила она. – «Я ничего об этом не сказал. Она сама об этом подумала и еще до того, как мое предложение застало ее „врасплох“. Что ж делать, она не может быть другой. У нее трезвый практический ум, и это не мешает ей быть прелестным существом», – думал он. – Ты согласен со мной?

– Да, это тоже имеет некоторое значение.

– Как «тоже»! Только это и имеет значение. Что же еще?

– Я беспокоюсь не о том, что подумает мой супер-интендант, – сказал он и тотчас, спохватившись, подавил раздражение. Надя покраснела. – Знаю, знаю, что и ты думаешь не об этом. Но есть и другие причины. Я старше тебя на много лет. Ты гораздо моложе меня и душой. Конечно, ты могла бы всегда от меня уйти, – сказал он, бросив на нее быстрый вопросительный взгляд. – Не сердись. Я говорю то, что должен был бы сказать всякий порядочный человек.

– Ты вообще слишком много думаешь о том, что должен делать порядочный человек!

– Может быть. Если ты выйти замуж за меня не можешь, то ты должна быть совершенно свободна.

– Но я люблю тебя!

– Ты знаешь, как я тебя люблю. Пока ты любишь меня…

– Не «пока», а так всегда будет! – перебила его Надя со слезами в голосе. Она сама не понимала, о чем с ним спорит и почему спорит: то, что он предлагал, было разумно. Однако ей было очень больно.

– Так будет, пока ты будешь хотеть, чтобы так было, – сказал Яценко и закурил папиросу. – Я предлагаю что-то вроде «свободной ассоциации», – шутливым тоном пояснил он.

– Повторяю, вся разница будет в том, что мы будем жить раздельно.

– Я достану для тебя комнату в гостинице.

– Дело не в этом. Альфред Исаевич мне сказал, что для меня будет комната в Уолдорф Асториа.

– Ты уже говорила с Альфредом Исаевичем?

– Не об этом, конечно, не о том, о чем сейчас с тобой. Но он давно мне намекнул, что в Америке мне не очень удобно жить у тебя, пока мы не венчаны: «Когда повенчаетесь, тогда и переезжайте, а до того живите раздельно"… И не вздумай говорить, что ты будешь за меня платить! Платить буду и не я, а фирма Пемброка. Он сам говорит, что это входит в издержки производства.

– Какое производство, когда у тебя нового договора нет?

– Новый договор скоро будет. Они предлагают мне суточные, пока не окажется для меня роли. А когда будет роль, то будет и договор.

– "Они»? Кто «они»?

– Да Пемброк же, конечно! Фирма Пемброка. – Она вдруг расхохоталась. – Неужели ты в самом деле ревнуешь меня к Делавару? А я его просто терпеть не могу!

– В мыслях не имел! – сказал Яценко, пожимая плечами. – Теперь это твое дело, но я не советовал бы тебе соглашаться ни на какие суточные. Я тебе найду комнату в гостинице поскромнее.

Она вздохнула.

– Тогда контакт с Альфредом Исаевичем будет потерян или во всяком случае очень ослабеет. Ведь к нему будут каждый день приезжать самые важные кинематографические люди, он обещал знакомить меня со всеми. И ты понимаешь, что в Америке одно отношение к артистке, которая остановилась в Уолдорф Асториа, и другое – к такой, которая живет Бог знает где. Пойми же, как это важно для моей карьеры! Ты знаешь, Альфред Исаевич сказал мне, что тотчас заключил бы договор и со мной, если б ты с ним подписал контракт на два года. Но ты не хочешь, – сказала она полувопросительным тоном.