Зажги свечу - Мейв Бинчи

Потом они замолчали, и Тони уставился прямо перед собой. Эшлинг смотрела в иллюминатор и размышляла, считает ли Тони, что вечерами по-прежнему может выпивать в баре без нее, как делал до свадьбы, а иногда ходить вместе с ней в кино. И если так, то что она, по его мнению, должна делать – сидеть одна дома и ждать его? Что ей делать дома одной, черт побери?! Успокойся, сказала она себе, нет смысла переживать о чем-то, что еще не случилось, и не факт, что случится. Подумай о чем-нибудь другом.

Глядя на облака, Эшлинг вспомнила, как спрашивала Элизабет, каково заниматься сексом. Бедняжка Элизабет была сама не своя из-за аборта и всего остального, и Эшлинг мало чем могла ей помочь, но Элизабет ничего не говорила о том, что секс требовал длительного обучения. Из ее слов создавалось впечатление, что все как-то само собой происходит. Впрочем, она, конечно же, души не чает в Джонни и не стала бы признавать, что ему тоже пришлось учиться, как и всем остальным. А может быть, Джонни уже потренировался на других. Ну разумеется, вот почему для них все было просто! А Морин с Бренданом Дейли, наверное, учились годами. Удивительно, что у них так быстро получился Брендан-младший. Прямо невероятно быстро. Видимо, что-то случайно пошло не так.

Эшлинг пожала плечами. Похоже, в каждом браке есть свои тайны. Она ведь никому не расскажет про ту кошмарную ночь в Дублине с мертвецки пьяным Тони, какими идиотами они тогда выглядели перед портье в отеле «Шелбурн». И про то, как Тони плакал и она сама плакала в отеле «Сан-Мартино» в Риме. Про такое никому не болтают. Точно так же все молчат про тот случай, когда папаня ударил Имона во время воскресного ланча, а маманя стояла с ножом, чтобы они не бросились друг на друга. Это стало таким потрясением для всех, что никто никогда не упоминал об этом и даже не думал.

Дорогая Эшлинг,

я ужасно рада, что ты вернулась домой и устроилась в новом доме. Так экзотично писать на конверте: «Миссис Мюррей. Коттедж Сан-Мартино» вместо «Эшлинг О’Коннор. Площадь, № 14». Кто из вас придумал дать вашему дому название отеля, где вы провели медовый месяц? Как здорово, что ты снова в Килгаррете! Теперь я наконец-то понимаю, где что находится. Я почему-то представляла ваш дом на другом краю города, на дороге в Дублин. Теперь я точно знаю, где он, а потому просто пиши и рассказывай все, что происходит.

И не вздумай отговариваться делами! Ты ведь замужняя дама, которой заняться нечем, кроме как цветочки разводить целыми днями. Я понимаю, что сравнения неуместны, но в моих самых ранних воспоминаниях о маме, еще до войны, она всегда сидит за письменным столом и пишет письма. Понятия не имею, кому они могли быть предназначены. Тетушка Эйлин говорила, что очень редко получала весточки от мамы, значит тут очередная тайна.

Раз уж речь зашла про маму, то у нее все хорошо, то есть врачи имеют в виду, что она спокойна, так как накачана транквилизаторами, причем настолько, что никого не узнает и не понимает, где находится. На прошлой неделе я съездила в Ланкашир, чтобы самой посмотреть, как у нее дела. Она похожа на младенца, совсем худая и часто улыбается. От нее как будто пустая оболочка осталась. Отец про ее дела и слышать не желает. Недавно он все же упомянул маму, когда я показывала ему фотографии с твоей свадьбы – правда же, они отлично получились? – и я подумала, что, возможно, он будет чаще говорить про нее, но ничего подобного. Он тогда до смерти меня испугал, заявив, что всегда надеялся, что я выйду замуж и заведу семью, а потом вернулся в свое обычное неразговорчивое состояние.

Кстати, его ожидания по поводу моего замужества шокировали меня, поскольку я никак не думала, что после его собственного неудачного опыта в браке он все еще хочет, чтобы кто-нибудь связывал себя брачными узами. В твоей семье совершенно другая история. Меня ничуть не удивило, что твои родители так обрадовались твоей свадьбе, ведь они сами столько всего получили благодаря семейной жизни. В общем, я прямо заявила отцу: Джонни и супружество совершенно несовместимые вещи и я могу выбрать только одно из двух.

Я сама дико удивилась сказанному, и в чем-то оно пошло мне на пользу. Я ведь никогда открыто не признавала этого, даже в разговорах с тобой, верно? Хотя с тобой мы болтали обо всем на свете. Внезапно мне показалось, будто я тебя обманывала, скрывая что-то. Я не хотела. Думаю, мне просто суеверно казалось: если я не признаю, что с общепринятой точки зрения моя страсть к Джонни безнадежна, то, может быть, останется какой-то шанс. Если я продолжу вести себя как обычно, то, кто его знает, вдруг Джонни изменится.

В каком-то смысле мне стало легче от понимания, что намеки, завуалированные вопросы, вежливые выражения недоумения больше не имеют значения. Я призналась самой себе, что у моей сказки не будет счастливого конца. Я не услышу звона свадебных колоколов, которые прозвенели для тебя… Даже если бы Джонни захотел жениться, то он не согласился бы на венчание. Мы бы просто расписались в загсе. Без огромной толпы счастливых родственников, поскольку их нет. Никаких свадебных подарков и медового месяца в Италии. Джонни – человек нового поколения. Ну или мне так кажется. Это поколение не хочет обязательств, уз брака и обещаний. Оно не врет, так как ему нет надобности врать.

Звучит немного футуристично, но забавно. С тех пор как я решила принять подобные взгляды, мы с Джонни стали гораздо счастливее. Разумеется, я не буду расписывать все свои мысли Джонни, мужчины не любят откровенные разговоры, но последние несколько недель наши отношения лучше, чем когда-либо. Джонни настоял на том, чтобы съездить со мной в Престон, и даже пошел повидать маму. Он сказал, что она похожа на сломанную куклу. Он отлично поладил с Гарри. Когда Джонни вышел, чтобы купить с полдюжины бутылок пива – Гарри теперь живет с парой соседей, – Гарри спросил, собирается ли Джонни узаконить наши отношения, и я смогла честно и без малейшей неловкости признаться, что о браке и речи не идет.

Если я продолжу вываливать на тебя все свои мысли