Личные песни об общей бездне - Виктор Станиславович Коваль

(заметки преподавателя художественной школы)

Кто где

Пишем этюды в городском парке. Докудовская из старшей группы говорит, что бог — это природа. Дрокин задумывается. Затем подбегает к берёзе и громко, подобно глашатаю, объявляет ей, что бог — это берёза. Таким образом он обращается к небу: бог — это небо, кустам: бог — это кусты, траве, машинке для стрижки газона, а когда я велел ему прекратить валять дурака, Дрокин крикнул, что бог — это Виктор Станиславович.

— Ну и дурак же ты, Дрокин! — хохочут учащиеся всех групп и тихонечко просят, чтобы Дрокин отмочил ещё что-нибудь.

И Дрокин прячется под садовую скамейку и орёт оттуда намеренно противным голосом, что никакого бога нигде нет.

Домысел

— Иду я по улице Шмита, — говорит Дрокин. — Вижу, ворона клюёт на помойке ученическую линейку. И никак она не может её ухватить. Стукает, а она не подпрыгивает. Тогда я ей карандаш кинул — «Конструктор 2М». Ворона схватила его и полетела к себе гнездо строить. А линейка — вот она. — Дрокин достаёт из портфеля линейку, хватает её зубами и, сдавленно каркая, летает вокруг учительского стола.

— Дрокин, дурак, выплюнь линейку, — кричат дети, — она же с помойки!

Дрокин смеётся:

— Это я просто так сказал про помойку — ради красного словца!

Мы

— Иду я по улице Шмита, — говорит Дрокин. — Вижу, две тётки — тоже идут! У одной на воротнике лиса, а у другой — живая курица в авоське. — Дрокин показывает, какое у курицы надменное лицо. — Ей в авоське неудобно, у неё нога провалилась и — по земле. И этой ногой она ещё ходить пробует. — Дрокин показывает — как. — А за авоськой собака бежит, курицу нюхает. — Дрокин показывает. — А за этой собакой ещё собака бежит, собаку нюхает. А я по другой стороне улицы иду, показывает, — но теперь уже не отдельно, а вместе с ними со всеми.

Дрокин-отец

— Его надо обрывать, — говорит Дрокин-отец, — останавливать. А то: пнул щепку в ручей и вместо того, чтобы домой пойти, пошёл вслед за щепкой. Нет, ничего он не начитался. Он у нас вообще не желает ничего делать. Но вы его по затылку не бейте — не поможет. Только за ухо! Берите его вот здесь и вот так. — Дрокин-отец показывает на себе. — Тут он цепенеет, понимаете, ну абсолютно оцепеневает. — И Дрокин-отец показывает, как он оцепеневает, — с какой-то непонятной для него мечтательной улыбкой на неизвестно чьих устах — его или сына.

Подкозелок

Недавно я узнал, что в человеческом ухе содержатся такие забавные точки и зоны, как, например, подкозелок.

Массируя эти точки, человек становится лучше, у него пропадает усталость, он сосредоточивается и может сделать больше, чем думает.

Я понял, что драньё за ухо имеет своей высшей целью не устрашение и не обрыв уха, но стабилизацию всего человеческого состава. Ухо при этом желательно иметь с особо чувствительным подкозелком, как у Дрокина.

Стружки небесные

Купил десять сирийских карандашей 3В. По нашему — 3М. Золотом по синему фону латинские буквы: «Сирия». Десять копеек каждый. Мне нужны или очень мягкие, или очень твёрдые. Я не максималист, специфика такая. Очень мягких у нас нет, 6В не достать. Только если кто куда поедет. Но никто, как говорится, не обязан. У каждого свои недостатки. А тут — 3В, не ахти какая мягкость, но если «Сирия», то, значит, не «Сакко и Ванцетти», должны быть получше, помягче.

Так думаю и чиню.

Чиню.

Древесина розовая, пахнет приятно, должна как по маслу. Нет, крошится. Крошится, как хлеб, а потом вдруг каменеет, как стекло суковатое. Наконец вроде очинил — кривой такой, неотёсанный конус получился, и из него кусок грифеля выпал, как мышкин кал. Чиню дальше, думаю, дальше будет лучше, нет, и там выпал. Чиню ещё дальше, думаю, что этот сирийский карандаш был ощупан при таможенном досмотре на турецко-советской границе и от этого у него в двух местах грифель преломился, нет, чёрт подери, теперь в трёх, оказывается. Думаю, Сирия, деревяшка поганая. А какая ещё там может быть деревяшка, в пустыне-то? Только саксаул. Зачем же я его тут, в умеренной полосе, строгаю?

Думаю, нет, это ливанский кедр, там президент христианин. Чиню его дальше, а он уже до надписи «Сирия» укоротился, едва в руке помещается, думаю, не может быть, чтобы он весь состоял из кусочков на выброс, президент не позволит, Дамаск не допустит. Нет, сволочь, опять допустил. Ну и катись он к чёрту, швырнул карандаш.

Думаю, так нельзя. Это ведь проверка на вшивость, очинка такая. Мне чинятся обыкновенные житейские препятствия в виде этих басурманских карандашей, и я должен их очинить, то есть преодолеть своим трудом, терпением и остро наточенным скальпелем. А? Острым ли? Пробую скальпель. Туп.

Значит, вот брусочек, плюнь и круговыми движениями вжиг-вжиг — так думаю и скальпель правлю. Главное — нервы при себе держать. Тьфу. Вжиг-вжиг. Тьфу, вжиг-вжиг. Беру другой карандаш, чиню и думаю.

Думаю.

Вот он уже другой, а такой же, как первый. Трудно строгаемый. Вот и грифель выпал, здрасьте. Спокойно. Выпал, туда ему и дорога. Кому он нужен, такой дискретный? Чиню дальше, думаю, вот сейчас появится новый грифелёк и выпадет. Вот он уже появился и не выпадает. Что это с ним? Что это он себе думает? А сам думаю: держись, браток, не шатайся, ещё немного осталось, крепись. Нет. Выпал. Ну что ж, не беда, чиню дальше, думаю: тяжёлые испытания для того и существуют, чтобы не замечать лёгких и относиться к тяжелейшим как к лёгким. Тяжело в бою, зато учения воспринимаются как отдых. Опять выпал. Думаю, стоп! — не надо думать. В том-то вся и беда, что я слишком крепко думаю и держу карандаш так же крепко — вон пальцы даже побелели и ногти в ладонь вонзились, и лицо, чувствую, окаменело — со сведёнными бровями и прикушенной губой. Надо расслабиться, снять окаменелость и не думать, что вот я чиню уже третий карандаш и должен сохранять при этом неискреннее спокойствие. Отсюда и судорожная хватка, и давление на карандаш, и грифелёчки эти выпадающие, и синие стружки по всему столу. Сгребаю стружки со стола в одно место. Так, правильно. Ссыпаю их в большую пепельницу. Теперь только туда, и не думать. Беру четвёртый карандаш — с третьим явно новую жизнь уже не начнёшь — продолжаю чинить, но иначе — механически, как бы между делом, не думая.

Не думаю.

Не думаю.

Не думаю.

Индия обвинила Пакистан.