Мое дело. Наше дело. Общее дело - Валерий Геннадьевич Соболев

такими спонтанными действиями только погубишь себя и свою дочь. Был у меня когда-то давно знакомый по имени Пепе, так вот этот Пепе был полным отморозком. Как-то раз он решился ограбить банк. Когда мы сидели в тюрьме его партнёр мне рассказал их план: никаких жертв, холодной расчет и тд и тп. Настал день ограбление, и как только Пепе вошёл в банк, он не справился с эмоциями и спустя минуту начал всех валить. После чего оказался в тюрьме, где повесился через месяц. Ты вроде не пацан уже. А с эмоциями справиться не можешь.

– Это очень тяжело сделать Джозеф, справиться с эмоциями, когда речь заходит о семьи. Знаешь, после того как я его избил, мне захотелось найти тех, на кого он работает. Я вполне готов нажать на курок, без каких-либо колебаний.

– Помнишь про тапочки?

– Помню.

– Думаю сейчас тебя волнует другое… Любого здорового и порядочного человека в такие моменты беспокоит страх перед тюрьмой.

– Ты прав! Но я сделал это ради дочери. И если понадобится я сделаю это снова!

– Мне бы твою уверенность – жил бы сейчас во дворце, писал книжки и трахал сельчанок. Я не думаю, что парочка дохлых барыг что-то изменит… Это как мазать шанкры зелёнкой, вместо того, чтобы лечить саму болезнь… Друг, если задумал умереть, то есть способ по проще! – сказал Джозеф и направил руку к своей голове имитируя выстрел.

– А как же дети Джозеф? У моей соседки умерла дочь, совсем юная, умерла от передоза. Моя собственная дочь чуть не подсела на эту дрянь, а может и подсела и просто врет. Мы на войне!

– И что ты предлагаешь? Завалить несколько барыг? От этого ничего не изменится, это даже не ходить по поверхности, а для того, чего хочешь ты, как я понял, надо копнуть глубоко. У нас нет такой силы. Да и возвращаться обратно в эту грязь я не хочу! Пока ты этого не понимаешь, как оно заманивает тебя, словно молодая танцовщица.

Дойл допил стакан чая, попрощался с Джозефом и уехал.

По дороге домой, Дойл заехал в мясную лавку, где обычно закупался продуктами и добротной говядиной.

– Мне два куска говядины, как обычно. Спасибо! – сказал Дойл продавщице, дождавшись очереди.

Продавщица положила мясо в пакет и протянула его Дойлу, который о чем-то глубоко задумался, но потом, как бы вернувшись обратно в реальность поблагодарил ее и вышел из лавки.

На улице возле его машины стояла компания хихикающих, курящих молодых людей. Дойл подошёл к машине, не обращая на них внимания; и тут он был неприятно удивлен, как и Мертвый который находился в этой компании, а после того, как Мертвый встретился глазами с Дойлом, он слегка содрогнулся, вспомнил как его беспомощного Дойл избивал ногами и пугливо замер, но быстро пришел в норму и с яростью крикнул:

– Это он!

По Дойлу искрометно пробежались мурашки. К нему быстро начали приближаться Мертвый и его друзья. Медленно отступая к своей машине, Дойл испытывал животный страх и все больше столбенел, глядя на их лица, искаженные от злости, словно перед ним были отборные нацисты, вдруг заметившие гуляющего по площади Берлина еврея, который в голодное время, с наглой ухмылкой на лице, тащит домой куски мраморной говядины, да ещё и не довольно бурчит, глядя на пасмурное небо.

Каким-то чудом Дойл вспомнил про пистолет, спрятанный у него под пиджаком. Его пальто было расстёгнуто, так что ему удалось вовремя выхватить оружие и направить на подбегающих неприятелей, однако хватит ли патронов, чтобы перестрелять всех? Никакой стрельбы не было, вся компания Мертвого остановилась, увидев направленный на них пистолет, – никто из них не хотел получить пулю. Паникуя Дойл все же судорожно нажал на словно замерший курок. Но выстрела не было, по неопытности Дойл не снял оружие с предохранителя. Затем он мигом сел в машину и уехал.

В заднею часть автомобиля прилетел камень и разбил стекло. Мертвый держался за ребра и истерично кричал Дойлу вслед:

– Считай, что ты труп! Я съем твоих детей!

Глава четвертая: эхо демократии.

Хафиза прилетела в Новый город в надежде обрести новую жизнь, ведь на ее родную землю ступил суровый, пропитанный либеральными «ценностями» сапог демократии и теперь ее страна разрушена войной. Когда Хафиза эмигрировала она не рассчитывала на лёгкую жизнь, которая ей была чужда. По приезду у нее было желание найти хоть какую-нибудь работу: уборщица, официантка или садовница – ее устроит, что угодно, чтобы прокормить себя. Она не собиралась быть у кого-то на содержании, так ее не воспитывали. Молодая Хафиза готовилась к худшему, но то что она окажется измождённая и избитая в багажнике патрульной машины не было даже мимолётного представления; ей казалось, что все это дурной сон, который вот-вот отнимет последние силы и сведёт с ума.

Офицер Горни довольно разжёвывал шоколадку и крутил руль: ночь, тихая улица, глухие еле слышные удары по стенкам багажника – романтика социопата в полицейской форме!

Глава пятая: Богу не нужны овцы. Богу нужны боевые волки, сражающиеся на его стороне!

Дойл на ближайшие время забыл о работе и после бодрящей встречи с Мертвым решил пару дней отсидеться дома. Но в конце недели все же придется вернуться на работу, ведь придет Эндрю Киль, чтобы в очередной раз мафия немного нажилась. Дойл не хотел проверять, что будет, если не заплатить в положенное время, так называемый «процент».

Он не включал свет и от малейшего шума за окном у него перехватывало дыхание. Мария тоже была в доме, Дойл соврал ей, якобы сегодня «охранное агентство» поймает с поличным грабителей, и поэтому пару дней ювелирный нельзя открывать – это опасно. Однако Мария услышав про грабителей, словно обрадовалась и в ней запылал интерес, ей точно хотелось сидеть в засаде и выжидать.

Периодически выглядывая в окно Дойл все больше думал о продаже своего бизнеса. Как уже стало известно, многие люди имеющие прибыльное дело разорились благодаря мафии. А его сосед, что жил через дорогу, дочка которого погибла от передозировки – застрелился. Соседская собака третьи сутки безостановочно выла, тоскуя о хозяине и его дочурке, и только лишь лишившийся сострадания и морали человек мог спокойно спать на этой улице, по которой вот-вот понесут гроб, где лежит молодая девушка, которую все знали, как примерную и воспитанную гражданку, и она действительно была такой, но чьё-то желание нажиться оказалось сильнее родительских наставлений… Впрочем здесь обитали и такие граждане, кто изо всех сил старался заснуть тем сном, которым