В долине солнца - Дэвидсон Энди

– Еще какие-нибудь приметы запомнил? – спросил Сесил. – Шрамы? Может, татуировки?

– Ага. Была у него татуировка.

– Помнишь, какая? – спросил Ридер.

– Забудешь ее. Я ее увидел, когда он схватил меня на танцполе. А потом опять, когда мы вышли и я усадил его на задницу. Она была вот тут, на правой руке. По виду как те, что набивают во всяких притонах. Металлом выжигают. Не настоящая татуировка. Там был крест типа такого. – Фриландер скрестил руки. – А перед ним, – добавил он, – типа волчьей головы.

– Волчьей? – Ридер выхватил у Сесила блокнот с карандашом. Перелистнул страницу, набросал что-то. Показал. – Так?

– Точно.

– И ребятам шерифа ты ничего из этого не рассказывал?

– Черт, – выругался Фриландер. – Они даже не спрашивали.

Ридер кивнул и посмотрел на горизонт, где в окутавшей землю пелене тумана работали вышки.

– Он бывший военный, – сказал Ридер Сесилу, когда они направлялись через поле к вертолету. Сесил шел чуть позади. Ридер был выше ростом, и Сесилу приходилось шагать шире, чтобы не отставать. – Я слыхал про ребят с подобными приметами.

– В смысле, с нашивкой?

– Нет. Не с нашивкой. Мне надо кое-что покопать.

– Стоит нам пройтись по делу округа Коулс мелкозубой расческой, – сказал Сесил. – Проверить и перепроверить. Небрежность – это одно, но злоупотребление положением? Это уже другого цвета лошадь.

Они сели в вертолет.

Стеклянная кабина нагрелась.

Ридер снял шляпу и помахал ею перед собой.

– Скажем, нашему парню около тридцати, – проговорил Сесил, – а значит, учитывая возраст этих девушек, к шестьдесят шестому – шестьдесят седьмому его уже призвали. Стандартная подготовка, базовая пехота, это двенадцать месяцев, потом три-четыре срока максимум, значит, он вернулся когда? К семидесятому, семьдесят первому?

Ридер втянул воздух сквозь зубы.

– Возможно.

– В чем дело, босс?

Ридер надел шляпу.

– Думаю, мне надо купить себе удочку, Сесил.

– Удочку? – повторил Сесил. Затем надел наушники и надвинул шляпу. Пристегнулся и выглянул через стекло кабины на нефтяные поля. – Ладно уж, – проговорил он наконец.

Ридер запустил лопасти, и вертолет поднялся, взметнув ветер и развеяв траву, и повернул на юго-восток, назад в сторону Уэйко.

Пятница

Вечерняя звезда неподвижно сияла на небе. Тревис, с замотанным под шляпой лицом, сидел на шлакоблоке между мотелем и своим пикапом и возился с вертушкой, которую достал из шкафа под своей спальной полкой. В игрушке не хватало шайбы, а одно из крыльев кукушки-подорожника было сломано. Тревис провернул лезвие ножа в головке шурупа, который соединял крыло, и подумал о твари по имени Рю в своем кемпере – о том, как она равнодушно наблюдала за ним из-под копны растрепанных волос, когда он полез в шкаф за вертушкой. Глаза у нее были темные и ввалившиеся, их красный блеск исчез. Дышала медленно и хрипло. Она отстранилась от него, будто больное животное, поэтому он просто закрыл дверцу шкафа.

Он попытался раскрутить игрушечную птицу. Мышцы у него болели, одежда висела на нем, как на вешалке. Он поймал себя на мысли, что так недолго и с голода умереть. И кто тогда умрет первым – он или она? Иногда мысли метались у него в голове, а иногда его посещали ужасные видения того, что он мог сделать с Гаскин и мальчиком. Он уверял себя, что этот поток черных мыслей принадлежит не ему – а ей. И все же с каждым днем, что он оставался здесь, опасность для мальчика и его матери возрастала. Он страдал той же болезнью, что и Рю, поэтому его потребности и путь к их удовлетворению были столь же прямы и бесхитростны, что и дорога, по которой он попал сюда.

Рыжий кот сидел, выпрямив спину, на капоте его пикапа, и кончик его хвоста подергивался, когда он смотрел в треснутое окно.

– Видишь что-нибудь, котик? – сказал Тревис, снимая кукушкино крыло с его оси.

Кот сощурил глаза, а потом перевел взгляд обратно на окно.

На крыльце фермерского дома хлопнула сетчатая дверь, и во двор выбежал мальчик.

Кот спрыгнул на землю и скрылся под машиной.

Гаскин вышла вслед за мальчиком и остановилась на ступеньках крыльца, где прислонилась к столбику и скрестила руки на груди.

– Куда так торопишься? – спросил Тревис у мальчика, когда тот подбежал к нему, едва не задыхаясь.

Мальчик взял палку и пару камней и занес их в воздухе с таким видом, будто это была бейсбольная бита и мечи.

– Я с мамой поругался, – сказал мальчик.

Его мать ходила взад-вперед по крыльцу босиком. Ее волосы были повязаны красной тряпкой.

Желудок Тревиса низко и протяжно заурчал.

– Черт, – сказал мальчик и рассмеялся.

Тревис держал в одной руке нож, в другой – вертушку.

– Из-за чего поругались?

– Я не хотел горох, – ответил мальчик.

– А что ты имеешь против гороха?

– Ничего.

– Тогда в чем дело?

– Мама разозлилась, потому что меня исключили из школы. Она кормила меня им три раза с тех пор, как меня отправили домой, и я сказал ей: еще один раз – и я не буду есть, а она будто пытается добиться того, чтобы меня стошнило.

– Тебе не следует так с ней разговаривать, – упрекнул его Тревис.

Мальчик просто подбросил камень в воздух и ударил его палкой. Удар получился что надо, и камень угодил в большой металлический холодильник за кафе.

– А за что тебя исключили? – спросил Тревис.

– За драку, – ответил мальчик и кивнул на вертушку. – А это что?

– Очередная старая штуковина, которую я не могу починить, – сказал Тревис.

– Я такую уже видел. Папа брал меня как-то на ярмарку в Кантоне, и там такие были.

– Не знаю, откуда эта взялась, – сказал Тревис.

– Похоже, крыло сломано.

– Похоже, – согласился Тревис и поставил деревянную игрушку на землю. В животе у него пылал огонь. – Сломано, как я сам.

Небо потемнело, налившись темной синевой. Тревис встал и убрал нож в ножны. Поднял взгляд на мать мальчика, которая все еще стояла на крыльце и наблюдала за ними. Мальчик же, не обращая на нее внимания, размахивал палкой в воздухе.

– Ты в драке-то победил? – спросил он мальчика.

– Мисс Лопес, директор, говорит, что в драках победителей не бывает.

– Значит, мисс Лопес сама никогда не дралась, – сказал он и помахал матери мальчика.

Та ему не ответила. Только уселась на ступеньки.

– А вы, наверное, много раз бывали в драках, – сказал Сэнди.

– Немало.

– Наверняка всегда побеждали.

– Да и проигрывать приходилось. Ты дрался с тем мальчиком, Роско?

– Ага.

– Но не убил же его, как говорил?

– Нет. Хотя думал об этом. Будь у меня нож вроде вашего, может, и убил бы.

– Думаю, теперь тебе стоит потискать своих кроликов, да?

– Нахер кроликов, – отрезал мальчик и ударил по следующему камню. Тот попал в стену мотеля совсем рядом с окном.

Тревис отвел от него взгляд и подумал: «Он совсем один. Мать у него, конечно, есть, но она там, а он здесь, здесь, совсем один». Тревис коснулся рукоятки ножа. Вынул его из ножен, повернул в руке. Было в мальчике что-то темное, рожденное в темноте сарая, печаль, слишком великая для такого мальца. Тревис вспомнил затхлый запах холста в сарае собственного отца. Запах бензина и жира. Задумался, не доведется ли мальчику однажды взглянуть в зеркало и увидеть в нем незнакомца.

Сэнди опустил палку и уставился на Тревиса, который в последний раз взглянул на крыльцо и увидел следящую за ними обоими Аннабель Гаскин. И пристально их изучающую, подумал Тревис.

Он спрятал нож.

– Думаю, нож тебе не понадобится, чтобы сделать что нужно. Хочешь, покажу тебе, как уложить его на землю, чтобы он не встал?

– Разве это лучше, чем убить его?

– Если убить, он не почувствует боли.

Сэнди задумался на несколько мгновений, а потом спросил:

– Что мне для этого нужно?